Тимофей осторожно поднялся с кровати, в ванной долго умывался, набирая воду в дрожащие ладони. Вытерся, стараясь просушить усы и бороду. Застыл перед зеркалом. А потом медленно провёл пальцами, ощупывая под волосами тонкие старые шрамы на подбородке и щеках и проваливаясь в прошлое...

...Восемь лет назад. Ей исполнилось восемнадцать. Своего тяжкого ремесла Николь смущалась, но была признательна Тимофею за участие и поддержку. Несколько раз простодушно порывалась отблагодарить его единственным понятным для неё способом. Встречались изредка, он платил за её время старой опытной сводне, которая быстро прибрала к рукам юную русалочку. Но, хотя бы уже не улица, не за еду с кем попало. Они знакомы больше двух лет, но он не пользовался её профессиональными услугами, не мог переступить через себя.

– Ты брезгуешь, котик? Презираешь меня? – огорчалась девушка.

– Нет, что ты! Чаще всего проститутки намного честнее и порядочнее тех, кто их покупает. И без вас многие бы просто с ума сошли от тоски и одиночества. Такие увальни как я, например, толстые и некрасивые очкарики.

– Нет, Тимоша, ты – самый красивый! Люблю тебя! – порывисто обнимала она его, смеясь.

Николь не удивлялась ни рассказам о необычной работе, ни тому, как он с ней обращается. Полянский не испытывал отцовских чувств, несмотря на разницу в двадцать лет. Заботливо опекал, но не покровительствовал. Запрещал себе желать, как женщину. Но что-то в ней отзывалось, отвечало его больным нервам. Особенно остро он ощущал это, когда из беззаботного ребёнка выглядывала усталая и циничная шлюха, которая давно всё про всех поняла.

– Мы оба с тобой по-своему поехавшие, Тимоша, поэтому нам так хорошо вдвоём, – говорила Ника.

Часто ловил себя на том, что не уверен до конца, живая ли это женщина, или ему так комфортно общаться с привидением. «Можно ли завести романтические отношения с призраком-утопленницей? Нашли друг друга два невроза!».

Тогда днём они посетили презентацию, посвящённую открытию клиники Ивана Шубина. А к вечеру Полянский приготовил сюрприз, привёз её в новую чистенькую, почти пустую студию у парка на Речном вокзале.

Удачно продав бабушкину двушку в Питере, он вложил средства в ремонт московских квартир, и успел выгодно прикупить эту светлую просторную комнату, неуверенно притворяющуюся отдельным жильём. Дом только сдали. Он хотел, чтобы она согласилась жить тут. И про себя решил, что если сегодня Ника будет настаивать, он сдастся, словно её совершеннолетие стёрло для него какую-то границу.

Довольный собой, Тимофей повесил пиджак на вешалку. Эту тёмно-синюю тройку в почти невидимую серую полоску надел впервые, смотрелся солидно. Устал немного, ослабил узел галстука и потёр тщательно выбритое лицо. Заложив руки в карманы, следил, как подруга изучает территорию.

«Она похожа на полевой цветок, его треплет ветер и глушат сорняки, а он цветёт ярким пятном в высокой траве!»

Ника в длинном сером платье прошлась по гулкому помещению, каблучки эхом стучали по плитке. Измерила тремя шагами кухню, проводя узкой рукой по гладкой столешнице. Далее мимо маленького квадратного стола, на котором он расставил купленные по пути воду, вино, упаковки с едой из японского ресторана. Обошла кругом большую кровать, стоявшую пока в центре комнаты. Пальцы Николь протанцевали по изголовью.

– Зачем мы сюда приехали, котик? Чья это квартира?

– Твоя, – улыбнулся он.

– Что?

– Это мой подарок для тебя, Ника, – перехватило горло, Тимофей неожиданно почувствовал, что волнуется. – Чтобы ты переехала от этой старой дуры, жила отдельно и своим умом. Я помогу тебе.

Девушка остановилась у стола и скрестила руки на плоской груди. Прямая, полупрозрачная, ключицы торчат, острые локти в стороны. Сейчас она больше напоминала гвоздь, чем смятый стебелёк.

– Я не хочу, Тимоша, – зелёные глаза смотрели холодно.

– У тебя есть время, подумай, – он был разочарован и смущён.

– Ты думаешь, что мне нужна свобода от этой жизни? Считаешь себя спасителем и благодетелем?

– Ника, я...

– А ты понимаешь, что я уже не могу жить по-другому? И не хочу...

– Глупости! Ника! Подожди, я сейчас... Налей пока вина себе!

После Тимофей проигрывал мысленно этот момент снова и снова. Пытался понять, объяснить себе, что же сказал или сделал не так...

Меньше минуты. Он вытащил из кармана пиджака плотный файл с документами. А когда вошёл обратно в комнату, то выронил бумаги на пол.

Неживые, помутневшие и остановившиеся глаза девушки смотрели прямо, но, казалось, не видели его. Николь наливала вино. Бокал переполнился, напиток залил стол и стекал на плитку.

– Ника, – хрипло позвал он, плавно шагая к столу.

Она приподняла голову, прислушиваясь, словно слепая. Вылила всю бутылку. Потом медленно перехватила её за горлышко и с коротким сильным размахом грохнула об столешницу. А потом вскинула руку к шее...

– Ника!

Тимофей бросился вперёд, перехватывая тонкие запястья. Она лишь чуть царапнула подбородок, не успела причинить себе вреда. Но не выпускала «розочку» из крепко сжатых пальцев. Николь яростно боролась, вырываясь с неожиданной силой, не видя его, оскалившись и глухо рыча. И в какой-то момент он понял, что не удержит, если только не сломает ей сейчас руку. Он не мог причинить ей боль, и дал дотянуться... Слишком испугался за неё, поэтому не чувствовал, как осколок впивается в подбородок и щёки. Она не специально резала, она отбивалась стеклом от чего-то невидимого и неведомого.

А когда остановилась, будто выключившись, обмякла и расслабленно рухнула. Тимофей подхватил, опустился с ней на пол. Держал, обнимая и успокаивая. Николь, очнувшись, в недоумении уставилась на бутылочное горлышко с острыми лепестками, испуганно отбросила в сторону. Потом подняла на него огромные побелевшие глаза, увидела порезы, залитую кровью одежду, и закричала в ужасе, зажимая рот руками. Бросилась в ванну, прибежала с полотенцем.

Пока ехали в травмпункт на такси, ждали приёма, и в то время, пока ему обрабатывали порезы и накладывали швы, она плакала и просила прощения. Говорила, что не понимает, как это получилось. И Тимофей, знал, это правда. Выручило удостоверение с лицензией, не пришлось разбираться с заявлением в полицию – несчастный случай на производстве, и всё. Дежурный врач обнадёжил, сказав, что повредили только верхние слои кожи, мол, рассекли бы до кости, было б сложнее.

Вернулись в беспорядок спешно оставленной квартиры. Полянский мрачно оглянулся на своё отражение в зеркале: пластыри, отёки, пятна зелёнки.

– Что ты? – обхватила его Ника.

– Подумал сейчас, никогда особо красавцем