– Здесь есть свободное место. – Широкий указал на первый столик возле входа.

Я поставила тележку и села. Мой спутник куда-то исчез, но через минуту вернулся с пачкой бумаг и чем-то черным в руке. Издалека могло показаться, что это предмет, напоминающий оружие, как говорят в новостях, когда сообщают о неудавшемся ограблении банка, обменника или заправки. Когда он положил все передо мной, оказалось, что это был предмет, напоминающий телефон.

– Что это такое? – спросила я, рассматривая его со всех сторон.

– Сотовый.

– Если это сотовый, то где у него экран?

– Здесь, – ответил он, указывая на небольшое окошко с черной надписью. – Вам не подходит?

– Конечно нет. Это больше похоже на пульт для телевизора или школьный калькулятор. Вы его в музее техники украли? Мой сын и то лучше мне подарил.

Он посмотрел на меня, скривившись, и я подумала, что он, возможно, прав. Может, мне стоит что-то сделать со своей болтливостью?

– Я сказала: сын? Какой там сын? – начала я объяснять. – Детей у меня вообще не было, нет и, как вы, наверное, догадываетесь, не будет. И с кем бы у меня были дети, если у меня нет мужа? Никакого. Ни своего, ни чужого. Совсем ни капельки.

При этом я сделала такое убедительное лицо, что, если бы в тот момент меня увидел Хенрик, он бы поверил, что мы не знакомы.

После минутного чувства удовлетворения своей сообразительностью мне стало немного хуже. Я только что отреклась от своей собственной семьи. Неважно, что они бросили меня и я отреклась, чтобы их вернуть. Горчинка осталась.

В последнее время я все реже думала о Хенрике, а сейчас вспомнила о нем только для того, чтобы отрицать его существование. До сих пор Хенрик всегда был со мной. Он жил в моей памяти. Ему было отведено место в моем сердце и мыслях. И притом самое важное. Конечно, приятно, когда кто-то находится рядом с нами физически. Мы можем прикасаться к нему, поцеловать его, посмотреть на него. Это по-человечески. Но фактическое присутствие не так важно. Глаз – это просто линза, кроме того, в одной газете писали, что она передает перевернутое изображение. Ни рассматривание цветных пятен, ни прикосновение к чему-либо не в счет. Именно мозг все воспринимает и интерпретирует. В нем все происходит, и в нем все существует. В чувствах, эмоциях, воспоминаниях. Там Хенрик существует. И он со мной. И я должна его помнить. Тем временем я успела забыть одну важную вещь. Сколько ложек сахара этот негодяй клал себе в чай? Четыре или пять? Из-за него никогда не было сахара.

– Приступайте к работе. – Широкий вернул меня к действительности.

У меня был очень удобный стул. Один в один как тот, что стоял рядом с мусоркой в конце Медзяной. Если в течение нескольких дней наблюдать и вставать раньше других, то можно было успеть до приезда мусоровоза и урвать что-нибудь стоящее.

От комфорта я так расслабилась, что забыла спросить о контракте, страховке и о том, смогу ли я использовать два дня отпуска, которые остались у меня с предыдущего места работы в 1995 году.

Как только Широкий ушел, невыносимый шум мгновенно прекратился. Разговоры смолкли и сменились звуками отодвигаемых стульев, откладываемых телефонов и звоном чайных ложек в пустых стаканах.

Группа из примерно дюжины женщин двинулась к бару. Они были красивыми, мощными, одетыми в разноцветные хлопковые футболки и обтягивающие легинсы пастельных тонов. Большинство из них были в шлепанцах. В руках они держали стаканы в подстаканниках и пакетики с чаем.

Значительная часть осталась в зале и продолжала обзвон. Очевидно, они не справлялись, раз не могли позволить себе сделать перерыв.

Я посчитала себя куда более продуктивной, чем другие, поэтому без проблем разрешила себе короткий перерыв. Я догнала группу и встала в очередь, чтобы пройти за барную стойку. Будучи самой худой и не обладая внушительными формами, я заняла место в хвосте.

Задняя часть бара была метафорой жизни. За прекрасным фасадом – клоповник. Как улочки приморских городов. Так часто бывает. Я тоже с таким сталкивалась. Даже не имея привычки обращать внимание на внешность, я не раз замечала на пляже идеальную фигуру со скульптурной спиной и круглыми ягодицами в плавках-бикини. Но когда заходила с другой стороны, то обнаруживала пивной живот, бледный впалый торс и распухшую небритую рожу. «Сзади лицей, спереди музей», как раньше говорили.

Женщины в разноцветных легинсах включили единственный чайник. У меня не было с собой ни чашки, ни стакана, а все шкафы были заперты на маленькие висячие замки. К тому же там было так тесно, что, нагнувшись к какому-то шкафу, я случайно задела одну из женщин. Одну из самых корпулентных. К сожалению, остатки уже остывшего чая пролились на ее белую футболку.

– Извините, – сказала я, уверенная, что это решит проблему.

– Поосторожней нельзя? – ответила женщина с красивым провинциальным выговором.

– Вот именно! – поддержала другая.

– Еще пихается!

– Она здесь не стояла!

Через минуту поднялся гам, потому что каждая из них, видимо, чувствовала себя обязанной продемонстрировать святое негодование по поводу того, что старушка случайно задела их коллегу. Мне даже стало приятно, потому что это немного напоминало атмосферу в учительской. Неизвестно, что еще могло произойти, если бы не громкий щелчок электрического чайника. Статные дамы сразу же потеряли интерес ко всему и начали разливать чай.

– Может, вы тоже хотите чаю? – спросила меня та, которая всего минуту назад обиделась на меня за то, что я ее задела. Она говорила тихо и заговорщицки.

– С удовольствием, – радостно ответила я.

– У вас есть стакан и чай?

– К сожалению, нет.

– Тогда найдите. – Она криво улыбнулась, вероятно, зная, что это невозможно.

Я схватилась за ручку небольшой металлической дверцы в стене.

– Не стоит, – предупредила Самая Корпулентная. – Это не шкаф, а вентиляционная шахта.

Задетая мной засмеялась и налила себе чаю.

– Это не шахта, а дорога в ад! – вмешалась другая, вытаращив глаза. – Шефиня туда людей сбрасывает!

– Что за чушь, – прокомментировала другая.

– Это правда. Одна девушка исчезла! – сказала женщина с низким голосом. – Совсем исчезла! И больше не вернулась!

– Мужчины тоже исчезали? – спросила я.

– Один… – продолжала болтливая, – но этот не считается, потому что он никому не нравился.

– Вонял? – продолжала я.

– Не больше, чем другие.

– Немного больше.

– Зависит от времени.

– Мне вот нравился.

– Уж лучше, чем этот твой дурень!

– Слышь, много себе позволяешь!

– Что с ним могло случиться? – спросила я. – У него были враги?

– С одним чуть не подрался. Зуб на него имел. А у