ли он убить? Несомненно. Его лапа была такой большой и тяжелой, что он мог бы сам оставить такие шрамы на своей голове. Например, убив комара, который сел ему на голову. Обладая такой силой, ему следовало быть очень осторожным. Он мог бы даже кого-нибудь ненароком отправить на тот свет. Например, если бы кто-то говорил слишком много или нес всякую чушь, а он бы рассердился. И в результате несчастье, даже без злого умысла. Люди иногда глупы, лишены воображения, неосторожны и бессмысленно умирают по собственной вине.

Ситуация казалась рискованной, но искушение богатствами этого мира было так велико, что действительно нарушало ясность моего мышления.

– Что случилось? – спросил Широкий, видя мою нерешительность.

– Не могли бы вы меня немного принудить? Тогда мне было бы легче.

– К сожалению, я не приемлю физического насилия.

Мамочки, что с мужиками-то делается!

Я засунула тележку в машину и села, но решила запомнить эту ситуацию так, будто он заставил меня это сделать.

Итак, я оказалась в пасти льва. И наверняка всем интересно узнать, как выглядит львиная пасть изнутри, именно по этой причине некоторые в нее заглядывают; мне тоже было интересно посмотреть, как выглядит черный автомобиль изнутри. И надо признать, выглядел он не так уж плохо. Если бы все люди, которых затаскивают в такие машины, знали об этом, они бы так не сопротивлялись и меньше бы огребали. В машине все было новенькое и красивое. Кто-то здесь расстарался. Салон был отделан кожей и деревом, как в хорошем мебельном магазине. Из вентиляционных отверстий исходила приятная прохлада, а из динамиков звучала приятная музыка. Молодой человек с хриплым голосом рассказывал стихами в ритм громкого барабанного боя о различных своих проблемах, бранясь в каждом предложении. Что-то о жизни в многоэтажках и о молодых задницах. Я не все поняла, но это было довольно интересно и не безобразно.

Впечатлительный молодой человек произносил текст с большим чувством, а ритм был стержнем этого странного произведения. Я раньше ничего подобного не слышала. Вероятно, и другие тоже. Все должны узнать о существовании такой необычной музыки. Это может им понравиться. Особенно тем, кто плохо слышит.

Мой радиоприемник, приобретенный по выгодной цене, настраивался только на молитвы. О чем я должна была молиться? Разве что только о том, чтобы там, наверху случился небольшой пожар, в котором сгорела бы папка с информацией о моих мелких проступках.

Единственное, к чему можно было придраться внутри черной машины, – это доносившаяся неизвестно откуда вонь потных носков. Производитель определенно это недоработал.

– Здесь немного воняет, – с отвращением сказала я.

– В новой машине всегда немного воняет.

– Правда?

– Да.

Этого я не знала. Вероятно, идея заключалась в том, чтобы, садясь в новый роскошный автомобиль, человек не испытал слишком сильный шок. Чтобы он чувствовал себя в нем менее неловко, скорее как у себя дома.

Мы отправились в путь под аккомпанемент гудков, так как Широкий, очевидно, не знал, где в этой новой машине установлены зеркала. Своими маневрами он вызвал серию резких торможений. Однако сигналили только те, кто был достаточно далеко и не видел, какой жуткий Широкий находится за рулем черной машины. У обычного человека лицо в шрамах и покалеченная бритая голова Широкого весьма эффективно устраняли ненужную браваду и желание посигналить. Он выглядел как пес, участвующий в незаконных боях, после окончания крайне неудачного сезона.

– Тихо там! – крикнула я в открытое окно на сигналивших водителей. – Ах ты, быдло!

Я получше устроилась на своем месте и посмотрела на Широкого.

– Неплохо, правда? – спросила я.

– Сойдет.

– Знакомый научил. Когда отвозил меня в больницу. Он был первоклассным бандитом. Поменьше вас, то есть похудее, но зато опаснее. Очень опасный!

– Может, он вам говорил, что вы слишком много болтаете? – спросил Широкий, комично приподняв брови.

– Конечно говорил. И не один раз. По этому поводу было несколько скандалов. Такие скандалы, что ой-ой!

– Не думали что-то с этим сделать?

– Со знакомым? Да. Я хотела вонзить ему нож в артерию, но он сам споткнулся и сильно разбил голову. Попал в больницу, и с тех пор у меня больше с ним не было проблем.

– Я имел в виду вашу болтливость. Думали ли что-нибудь с этим сделать?

– О нет, нет. Об этом я не думала.

– У меня есть один вопрос.

– Конечно, – ответила я. – Что вы хотите знать? У меня высшее педагогическое образование, многолетний опыт работы, высокая квалификация, как и воспитание, но вы сами можете в этом убедиться, правда?

– Как вы попали в офис?

– Я заснула в клубе.

– Я просмотрю записи.

Он недовольно взглянул на меня. Потом уже смотрел только на улицу, словно вдруг собрался начать следовать правилам дорожного движения, после того как дважды пересек двойную сплошную, развернулся, несмотря на запрет, и въехал на перекресток на красный под аплодисменты прохожих.

* * *

Город менялся. В нем происходило столкновение разных сил. Культура вела бой с коммерциализацией. Рядом с улицей Мазовецкой, по обе стороны улицы Тадеуша Чацкого, раньше располагались театр и Министерство финансов. Первый занимал часть старого кирпичного здания, а министерство – огромное здание с подъездной дорогой и фонтанами. Министерство финансов продолжало процветать. В мире, где темп жизни все ускоряется, где властвуют прогресс и новые технологии, нет места для отрасли искусства, практически не менявшейся на протяжении двух с половиной тысяч лет. Неудивительно, что театра там больше не было.

То же самое произошло и с кинотеатром «Фемина». Фашизм с ним не справился, коммунизм с ним не справился, а капитализм, как самая совершенная система, справился просто на отлично, доказав свое превосходство над прочими. Некоторые выказывали недовольство. Для них на месте исторического кинотеатра построили магазин.

Последнее, что я смотрела в «Фемине», был тот японский фильм о самураях. Все в нем выглядели одинаково и называли себя одинаково, поэтому было совершенно непонятно, кто кого и за что убил. Его снял известный и уважаемый режиссер, но трудно поверить, что такой режиссер мог не раздобыть цветную пленку. Даже в Польше некоторые ее получали, что уж говорить о Японии. Именно из-за такой мелкой лжи культура теряет доверие.

Мы добрались до Мазовецкой. Мне стало здесь нравиться. В подворотне мочой совсем не воняло, и это казалось странным, даже невозможным. Если не в подворотне, то где еще молодежи мочиться? Ну уж точно не на газонах, как животным.

Мы вошли внутрь. Не стали спускаться в душный, тесный и темный подвал. Остановились на первом этаже, где было гораздо больше пространства, свежего воздуха и дневного света. Нас накрыло гулом телефонных разговоров. Танцплощадка была