приходилось признать, что подручными средствами ему удалось подавить мятеж и предотвратить опасность. Однако те, кто организовал мятеж, остались на свободе.

Лонго был прав, Рут Альбелин не имел отношения к этому мятежу. Я не могла бы поручиться за это головой, но чувствовала, что это так. Ему это было уже не интересно, и он давно выбрался за пределы колонии. А значит, заговор организовал кто-то другой. Кто-то, кто имел доступ к секретной информации колониальной полиции. И наивно было бы думать, что этим мятежом всё и закончится. Заговорщиков нужно было найти, пока они не устроили очередную провокацию или очередной мятеж. Но как на них выйти? Проще всего было допросить мятежников, но воз­можно ли это? Да и вряд ли они знают интересующее нас имя.

Впрочем, я с радостью бы оставила это дело на ответственность Торсума. Меня куда больше интересовал Лонго, но теперь я беспокоилась за него. Он, как мне казалось, совершил большую ошибку, открыто изложив свою версию и взяв на себя её проверку. Это лишь увеличило риск и в любом случае уменьшило шансы добраться до центра заговора. И вообще, всё это было так по-ормийски! Комендант колонии созывает свою гвардию и выкладывает как на духу детали секретного расследования, а Торнадо чистосердечно заявляет, что считает его версию ерундой и собирается искать заговорщиков в рядах полиции. И информация потекла по множеству каналов в разные стороны, и рано или поздно она дойдёт до тех, кого нужно бы держать в полном неведении о замыслах полиции.

Время ползло, как черепаха. День на Клондайке и без того был длиннее земного и даже рокнарского, к которому я уже успела привык­нуть, а теперь он словно застыл в самом начале. Я буквально не зна­ла, как дожить до вечера. Если б ещё можно было побродить по улицам, зайти куда-нибудь и за чашечкой кофе посмотреть на людей… Это показалось мне неплохой мыслю. Я, конечно, не собиралась немедля надевать туфли и мчаться к лифту. За свою долгую и не слишком спо­койную жизнь я убедилась в мудрости изречения: «бережёного бог бере­жёт», и потому не стала бы без нужды рисковать даже в том случае, если опасность была чисто гипотетической. Однако я заварила себе кофе, развернула стул от компьютера к настенному экрану и включила телевизор. Мне пришлось несколько раз переключать каналы, чтоб, наконец, найти что-то пристойное и с ограниченным количеством крови. Фильм был довольно глупый, но он уже заканчивался. Потом показали биржевые новости, за ними рекламу «ручных гранат фирмы Кру-ас», предназначенных для самообороны «в случае, если вашу машину пытаются остановить граби­тели». Вслед за этим началось трёхчасовое шоу религиозной миссии с какой-то невероятно далёкой, но очень озабоченной положением несчастных узников, планеты. Это было довольно скучно и совсем не умно. Я уже хотела переключить на другой канал, когда в шоу объявили перерыв и начались новости.

Я даже представить себе не могла, что в колонии, как и в остальном мире, есть программы новостей, есть репортеры, похожие на охотничьих собак, одержимых манией величия, есть нудные коммента­торы, которые либо говорят то, что итак всем ясно, либо руга­ют всех и вся, есть очаровательные эмансипированные дикторши, воспринимающие любую информацию как дело всепланетной важности или, по меньшей мере, своё личное дело. Здесь тоже всё это было.

Сначала на экране возникла голубенькая дикторша с длиннющими ресницами и взбитым хохолком алого цвета на маленькой лысой голов­ке. Она высказала в высшей степени ценное соображение, что жить в Мегаполисе становится опасно. Затем она витиевато развила эту мысль, заявив, что на полицию нынче полагаться нельзя и в заключение привела убийственный аргумент: в полицейских нынче тоже стреляют. Таким образом, она подвела зрителей к сенсационному, по её мнению, сюжету, снятому съёмочной группой информационного канала в…

Я вскочила. На экране появилась знакомая мне небольшая площадь, над которой сверкал в лучах Джо бронзовый щит, покрывающий короткий широкий меч. Возле подъезда двадцать шестого участка собралась толпа. Её оттесняли в стороны невозмутимые патрульные андроиды. В кад­ре возник маленький белёсый человечек с мордочкой пожилой таксы.

— Мы ведем наш репортаж из восточного округа Мегаполиса. Несколько минут назад у самых дверей двадцать шестого полицейского участка был застрелен неизвестным преступникам лейтенант колониаль­ной полиции!

Человечек бегом помчался к толпе, начал расталкивать её локтя­ми, пробивая камере путь к месту события. Он поднырнул под локтем патрульного и осуждающим жестом указал на мостовую. У его ног лицом вниз лежал человек в тёмно-синей форме. На его пле­чах можно было разглядеть золотые лейтенантские погоны. Широкая спина и чёрные волосы были залиты кровью.

— Что это? — риторически поинтересовался репортер. — Очередной охотник на полицейских вышел на свой гадкий промысел? Личная месть существа, которому этот лейтенант причинил зло? Или, быть может, наша коррумпированная полиция чистит свои ряды от благородных бойцов за честную игру в отношениях между бизнесменами и органами охраны порядка в городе?

Он обернулся и посмотрел назад.

— Я попытаюсь задать несколько вопросов представителю участка.

На экране всё заметалось, и неожиданно я увидела Лонго. Он стоял над телом убитого и молча смотрел на него. Выражение лица было непроницаемо.

— Свои вопросы я задам начальнику двадцать шестого участка лейтенанту Руфаху, — репортер вынырнул из толпы рядом с ним. — Лейтенант, не могли бы вы…

— Без комментариев, — хрипло ответил Лонго, не поднимая глаз. — Я прошу посторонних покинуть место преступления. Вы будете мешать работе экспертов.

— Послушайте, лейтенант! Общественность города имеет право знать…

Репортер осёкся и попятился, потому что Лонго, наконец, посмот­рел на него. В тот же миг рядом возник Клайд Урманис. Взяв охотника за сенсациями под руку, он вежливо вывел его из оцепления.

— Кто этот убитый, сержант? — раздражённо спросил репортер, покосившись туда, откуда его только что вывели.

— Это лейтенант Родригес из особого отдела префектуры, — от­ветил Клайд.

— Почему он оказался здесь?

— Он проводил инспекцию. Проверял законность применяемых нами мер и точность соблюдения формальностей.

— Общественность может ознакомиться с результатами проверки?

— Мы бы желали этого от всей души, поскольку в рапорте нет ни одного упрёка в адрес сотрудников нашего участка, однако, вопрос об опубликовании текста рапорта может быть решен только начальником особого отдела либо самим префектом.

— Значит, причина этого преступления не в проводимой проверке?

— Конечно же нет!

— А в чём?

— Ответ на этот вопрос даст следствие.

— Я могу дать его уже теперь, — пробормотала я.- Этот несчастный инспектор