Шрифт:
Закладка:
Однорукий вдруг понял, что лежит на полу. Над ним стоял Виктор, отряхивая кулак.
— Ещё хоть одно паршивенькое словечко и я тебя прямо тут убью, понял?
— Напугал называется, — усмехнулся Однорукий и перевернулся на спину. Бетонный пол холодными пальцами въедался в кожу. — Мы теперь всё потеряли. Я вот слышал, что если охотник так грубо нарушает Кодекс, то его могут и казнить.
Виктор всё ещё недоумённо смотрел на своего друга. Кровь тонкой струйкой бежала с его носа, но тот не обращал на это внимания.
— В детстве меня часто избивал отец, — Однорукий будто бы заметил непонимание своего друга, — а потому я привык. Когда мне было девять, ему почти удалось меня повесить, но я чудом отрезал верёвку и сбежал из дому. Правда, — Парень усмехнулся, — он все равно нашёл меня. Разбил бутылку и заставил стоять на осколках…
Виктор посмотрел на себя, затем на лежащего друга. Запоздало, но он протянул ему руку.
— Прости, я… Поддался гневу… — сказал он, поднимая беловолосого с пола. — И за что тебя так?
Петя присел на край койки и утёр струйку крови, размазав её по лицу.
— Я и сам задавался этим вопросом, — сказал парень. — Сначала мне казалось, что это я веду себя ужасно и потому папа мной недоволен. Но… Он колотил меня всегда. Я… — Парень вдруг дернулся и отвернулся.
— Прости меня за вопрос, — скороговоркой сказал Зверев, — это личное, я понимаю…
— Да ничего страшного, — Боль, пронзившая голову, отступила, — мы ведь с тобой теперь напарники, что мне скрывать? Я помню, как однажды нарисовал красивый рисунок… корпел над ним очень долго, знаешь, прям сидел и вырисовывал каждую деталь. Это была птица, вроде бы орёл, такая большая и гордая. Когда я закончил и побежал показать её своему старику, он… Не поверил, что это мой рисунок, представляешь? Я ему говорил и уверял, но он не верил. А потом выпорол меня за то, что я лжец. От него всегда несло спиртом.
— А как же мать? Почему она тебя не защищала? — Слова сорвались с губ Виктора прежде, чем он понял, о чём спросил.
Однорукий грустно улыбнулся:
— Моя мать ушла, когда мне было шесть или семь… Не знаю почему, но она оставила меня с этим ублюдком и появилась только, когда мне ударило четырнадцать. Она не хотела меня видеть, и я только помню, что она зачем-то отправилась к отцу. Я слышал крики, скандалы и она вылетела из комнаты вся в слезах. Только потом отец сказал мне, что это — моя мать. Прости уж, если загрузил…
Он вытер слёзы.
— А что насчёт тебя, Витя?
Зверев хотел что-то сказать, но ком слов застрял в его горле. Молнией вспыхнула боль, которая эхом отдавалась сквозь года. Он тяжело вздохнул.
— Мои родители любили меня. Мама готова была жертвовать собой сколь угодно, лишь бы я был в порядке, — на лице его скользнула слабая улыбка. — Она любила готовить мне очень вкусные печенья и, если я не капризничал, она позволяла съесть мне их столько, сколько я захочу. У неё был свой сад, в котором она проводила много времени и постоянно брала меня с собой. Я полол растения, ухаживал за цветами и слушал её истории. — Виктор присел на койку. — Не то чтобы я тогда хоть что-то понимал, но её приятный голос меня успокаивал… Мы часто играли с ней в кукольный театр, пока отец не настоял на том, чтобы я прекратил. Не помню, чтобы они из-за этого ругались, но в какой-то момент мой отец взялся за воспитание.
Нет, отец не был жестоким или что-то в этом роде. Ещё когда я был совсем маленьким он любил рассказывать мне истории про рыцарей и драконов, про замки и королей… Но в какой-то момент он стал жёстче. Вечера, когда он рассказывал свои сказки и удивительные истории ушли в прошлое. Он записал меня на бокс или самбо, что-то в этом роде. Когда папа понял, что я совсем не сложен для таких дел, то отправил меня на шахматы. Там у случались успехи, но отец будто ждал от меня чего-то другого. Мама теперь возилась с маленькой сестрой, а я пытался угодить своему старику, но… у меня не получалось… Я был слишком труслив.
— Труслив? — удивился Однорукий. — Витя, зная тебя я такого бы никогда не сказал. — Парень демонстративно оглянулся, как бы намекая на все произошедшие события.
— Отец всё чаще отправлял меня на мужские мероприятия: лагеря, вдали от дома, походы вместе с ним, рыбалку, охоту, — продолжал Зверев, — но я никогда не мог выдержать этого, понимаешь? Мне было страшно. Я всегда хотел вернуться в тёплый дом и прижаться к матери, обнять свою сестру и не выходить. И… Вскоре отец разочаровался во мне. Он мне ничего не сказал, но однажды просто перестал водить меня на подобные мероприятия и заставлять себя преодолевать себя. Я… как будто перестал быть для него сыном…
Виктор сложил голову на грудь и посмотрел на свои руки: все в ссадинах, синяках, забитые и больные.
— А ведь всё началось из-за одного ублюдка, — Он горько усмехнулся. — Из-за одного случая, который перечеркнул всю мою жизнь…
