Аппетит улетучился не в связи с поглощенными буквально час назад эклерами фрау Шмук, а из-за вдруг нахлынувших воспоминаний о подслушанном рассказе в кабинете пастора Лихтенберга. Отто взглянул на аппетитную мамину стряпню. Картофельная масса, украшенная кубиками розоватых шкварок, вдруг посерела, превращаясь в черную жижу из лохани арестантов третьего класса концлагеря в Хойберге. Отто посмотрел на свою руку, держащую серебряную ложку. Эта рука, наряду с другими, грязными и дрожащими от холода, сейчас зачерпнет вонючую похлебку в надежде выловить хотя бы что-то, кроме воды.

Отто отложил столовый прибор. Подташнивало.

– Сын, в чем дело? – Рихард окончательно понял: с наследником что-то не так.

– Отец, я просто…, – Отто не знал что сказать. – Я просто думаю…

Юноша пошарил взглядом по столу, наткнулся на хлеб.

– Вот, я хлеба еще возьму, можно?

Отец молча подвинул тарелку с хлебом, продолжая внимательно вглядываться в лицо сына.

– Я сегодня относила документы лично господину фон Шираху! – поделилась важной новостью Брунхильда. – Одна из его личных помощниц в больнице, мы ее по очереди подменяем. Хотя, возможно, она не выйдет больше и место освободится.

– Что-то серьезное? Болезнь заразная? – встревожился отец семейства.

Брунхильда улыбнулась.

– Нет, дорогой. Разве что этим может заразиться женщина от мужчины. И исход будет вот таким.

Она кивнула головой в сторону детей и снова улыбнулась.

Марта оторвала глаза от тарелки, взглянула на мать и тоже чуть заметно хитро улыбнулась, показав понимание взрослого иносказательного разговора.

– Ааа… – Рихард кивнул. – И что? У нас есть шанс, что ты… Ты можешь занять ее место? Это было бы совсем нелишне.

– Нам грех жаловаться, – сказала Брунхильда и укоризненно посмотрела на мужа.

– Я и не жалуюсь, дорогая, – Рихард нахмурился.

– Я понимаю, – извиняющимся тоном произнесла Брунхильда. – Прибавка к жалованью была бы кстати. Вот, сын, кроме формы, ничего и не носит уже, из всего вырос.

– Мне нравится форма, – прервал молчание Отто и сверкнул глазами из-подо лба.

– Не груби матери, – резко сказал Рихард.

– Я ничего не сказал грубого, – возмущенно парировал Отто.

– Сын! – отец постучал ложкой по столу. – Не повышай голос!

Отто насупился и уткнулся в тарелку.

Рихард легонько постучал ложкой по столу еще раз.

– Извини, папа! – не поднимая глаз, понял намек отца Отто. – И ты, мама, извини!

Отец и мать довольно переглянулись. Рихард благосклонно в знак прощения взъерошил волосы на голове Отто. Брунхильда подвинула ему тарелку с колбасой поближе. Она улыбалась. Марта, взглянув на родителей и на Отто, не проявила никаких признаков интереса: подобные сцены случались в доме довольно часто.

– У тебя есть вопросы по Священному Писанию? – спросил Рихард, глядя на Отто. – Ты перестал ходить в церковь, мы с матерью понимаем, ты сейчас очень занят.

Брунхильда кивнула, всем видом показывая, что они с отцом понимают – под причиной отсутствия сына в храме не опасность связи с опальным пастором, а рост масштабов и сложность задач, выполняемых в настоящее время германской молодежью.

– Но изучение Священного Писания – это ежедневная обязанность каждого католика… – продолжил отец. – Если есть вопросы, спрашивай.

– Он все вопросы выясняет в кондитерской фрау Шмук у Жандарменмаркт, – хихикнула Марта.

Отто метнул в сестру уничтожающий взгляд. Отец стукнул ложкой по столу, и Марта тотчас рухнула взглядом в почти пустую тарелку.

– Я… – Отто задумался.

В последнее время действительно было некогда читать Евангелие, а уж тем более задумываться о его смысле. После выступлений командира о сегодняшних и предстоящих великих свершениях простых немцев; после пламенных речей вождя нации, от которых кровь стыла в жилах, рассказы пастора о всепрощении, о покаянии, о жизни Иисуса представлялись Отто чем-то больше похожим на рождественскую сказку, читаемую на ночь для хорошего сна.

– Когда наш народ живет в окружении врагов: внешних и внутренних, как можно возлюбить ближнего своего? – Отто вдруг заговорил спокойно и твердо, практически цитируя штаммфюрера. – А ведь это главная заповедь?

Рихард серьезно посмотрел на сына.

– Это вторая главная заповедь, – поправил он. – Первая все-таки «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоею». Это первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». То есть, если мы любим ближнего, то мы его и не можем обидеть, обмануть, тем более убить или ему позавидовать и вообще не можем пожелать чего-либо худого ему, а, наоборот, жалеем его, заботимся о нем и готовы жертвовать для него всем.

– Потому Иисус Христос и сказал: «Другой большей заповеди, чем эти две, нет», – вступила в разговор Брунхильда.

– Да, вот именно! – Отто посмотрел на мать и на отца, по очереди переводя взгляд. – Получается, мы не имеем права обманывать, – я согласен. Мы не имеем права обижать, наверное, это тоже верно. Но нельзя убивать? А как же с врагами? Их тоже прощать, любить, заботиться и щадить? Подставлять вторую щеку, если тебя бьют?

– Потому я и говорю, читать Писание нужно каждый день и искать ответ на интересующий вопрос, – спокойно ответил Рихард. – Иисус это говорил не своим ученикам, а отвечая на вопрос законника, то есть фактически своего врага. Тот ведь задавал вопрос о заповедях с тайной мыслью, не назовет ли Иисус себя сыном Божиим и Богом? Тогда его можно было бы обвинить в богохульстве и убить.

– То есть Иисус обманул? – спросил Отто.

– Нет, он просто ответил на вопрос так, чтобы показать фарисеям, что они вечно спорят, какая заповедь больше, ибо не понимают самого духа Божьего закона, а только измеряют важность заповедей, не выполняя их на деле.

Рихард немного помолчал.

– Просто надо читать внимательно, сын! – добавил он.

– Я внимательно читал, отец. И не уверен, что так было на самом деле, как ты говоришь! – вдруг в голосе Отто появилась сталь.

– Что? – Рихард грозно нахмурился.

– Я говорю, что ты процитировал эту историю из Евангелия от Матфея. Там действительно сказано, что Иисус именно так ответил законнику. Тот его спросил про заповеди, Иисус и ответил, ровно так, как ты сказал, отец. Но вот в Евангелии от Луки эта же история описывается иначе. Сейчас!

Отто вскочил, подошел к окну, где на подоконнике лежала толстая книга с крестом на обложке.

Открыл нужную страницу и прочел:

– Однажды какой-то законник захотел испытать Иисуса. «Учитель, – спросил он, – что я должен еще сделать, чтобы жить вечно?»

«А что написано об этом в законе? – спросил его Иисус. – Что ты там читаешь?»

Тот ответил: «Люби Господа Бога твоего всем сердцем своим, всей силой своей и всем