Шрифт:
Закладка:
Затем около VIII века температура по всей Европе повысилась. Климатические условия улучшились по непонятным причинам. Одна из гипотез заключается в том, что временное разрастание лесов после падения империи уменьшило количество солнечного света, отражаемого континентом, и увеличило количество поглощаемой энергии. Кроме того, такие перемены могут быть связаны с внутренней динамикой климатической системы. Как бы то ни было, смягчение климата снова увеличило спрос на пахотные земли, и зона земледелия расширилась как на север, так и по возвышенностям. Возобновилась вырубка лесов. Урожайность увеличилась. В VIII и IX веках население снова начало расти после длительного сокращения в предыдущие века. Настало время восстановления.
МОНАСТЫРИ КОНТРОЛИРУЮТ ВОДУ
Конфликты, которые в итоге привели к развитию общей правовой системы, стали результатом колоссального дробления территориальных владений после пепелища на месте Римской империи. Когда исчезли римские институты управления ландшафтом, их место заняли другие. На востоке наследницей Рима была Византия, на западе – Римско-католическая церковь. Христианская церковь была не просто духовной скрепой, объединявшей средневековую Европу: она оказалась самым развитым территориальным институтом. Однако церковь не осуществляла территориальный суверенитет как какое-то централизованное государство. Скорее, она управляла ландшафтом опосредованно, через обширную сеть монашеских общин.
С этого момента история воды обусловлена глубокой фрагментацией этих институтов. Тот факт, что монастыри вообще должны заниматься этим делом (не говоря уже о масштабах, достаточных для преобразования водного ландшафта), может показаться противоречащим их исходному стремлению к аскетическому отшельничеству, уединению и созерцанию. Когда Пахомий Великий создал в IV веке сообщества монахов в пустыне Египта, он вряд ли держал в уме гидротехнические сооружения. Однако уже в V веке трактат святого Августина «О монашеском труде» (De Opere Monachorum) предписывал монашеским общинам обрабатывать землю. После вторжения вандалов его монастырские правила перекочевали из Северной Африки в Италию и укоренились там. В конечном счете монастыри взяли на себя строительство мельниц, акведуков, запруд и водоотводных систем, необходимых для использования ландшафта.
В то время как монастыри взяли на себя развитие инфраструктуры, церковь в целом довольно отстраненно подходила к экономическим вопросам – в частности, тем, что касались ландшафта. Августин – один из Отцов Церкви – несмотря на то что упомянул обработку земли, полагал, что христианское общество не должно заниматься физическим миром. Он был глубоко потрясен падением Рима. Должно быть, он думал: если даже Рим пал, подобно Вавилону, то единственным средоточием внимания христиан должен быть Господь.
В главном труде богослова «О граде Божием» (De Civitate Dei) обыденным заботам вроде управления водными ресурсами отводилось крайне мало места. Единственным городом, о котором христианам положено заботиться, был Новый Иерусалим, Град Небесный. Этика и теология торжествовали над практической политикой. Это был важный переход. Под «городом» Августин имел в виду не физическое место, а совокупность граждан, civitas. Он сместил фокус добродетели граждан с res publica – общественной собственности, организованной вокруг стремления к общим материальным благам и подчиняющейся закону, – в сторону заботы о духовной жизни.
Из-за этого сдвига решения церкви, касающиеся материального мира, все чаще уходили от экономики и обращались к морали. По мере распространения монастырей и влияния церкви в Европе вода – тот фактор, который формировал среду обитания людей в течение предыдущих пяти тысяч лет, – стала политически невидимой. Это оставило серьезную пустоту в структуре правил, по которым жили сообщества, что сделало практически невозможной выработку коллективного ответа, выходящего за рамки собственности человека. Такое положение резко контрастировало с римским миром, в котором были развиты сложные правовые и коммерческие институты, уравновешивающие индивидуальную собственность и коллективное координирование.
Для такого перехода нет лучшей аллегории, нежели жизнь святого Бенедикта Нурсийского, родоначальника западной монастырской традиции. В своих «Диалогах», написанных в VI веке, Григорий Великий описал отшельническую жизнь Бенедикта в гроте над буколическим озером около Субиако – местечке к востоку от Рима. Озеро играло важную роль в рассказах о Бенедикте, главным образом потому, что в этом созерцательном месте произошло несколько его чудес.
Однако это озеро вовсе не было природным, как заставляют думать эти рассказы. Оно было полностью искусственным. И Плиний, и Тацит описывали его как один из трех огромных искусственных резервуаров – 700 метров в длину и 150 в ширину, – которые император Нерон построил для украшения своей виллы на берегу реки Аньене. Озера удерживала плотина высотой 40 метров – вероятно, самая высокая в мире до 1594 года, когда появилась плотина Аликанте в Испании.
Годится в качестве аллегории. Римское общество создало институты и инфраструктуру, чтобы менять ландшафт и поведение людей на нем в свою пользу. Ко времени Бенедикта единое государство исчезло, и даже оставшаяся инфраструктура была уже не выражением власти, а всего лишь частью ландшафта. Управление водой в молодые годы Бенедикта было связано не столько с инфраструктурой, сколько с водой.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ФРАГМЕНТИРОВАННОГО ЛАНДШАФТА
Территориальное дробление, охватившее ландшафт, особенно в Северной Италии, привело к множеству неразрешимых мелких конфликтов и споров между местными владетелями. В борьбу вовлекли и реки, которые вряд ли могли встать на чью-нибудь сторону. Политическое развитие последних столетий первого тысячелетия привело к систематическим конфликтам из-за воды.
Навигация по реке По возобновилась при короле лангобардов Лиутпранде, который в 715 году предоставил концессию прибрежному городу Комаккьо. Судовладельцы снова могли везти соль вверх по реке в обмен на уплату пошлин в портах на территории Лангобардского королевства. Речное судоходство превратило По во внутренний рынок, который простирался до Павии, столицы королевства в трехстах километрах от побережья.
Когда Карл Великий перешел через Альпы и завоевал Лангобардское королевство в 774 году, он присоединил его к Каролингской империи, объединив Европу в единое имперское целое[47]. Степень политической консолидации у Карла была огромной, однако его институты обладали слабой структурой, хотя он и стремился к римскому величию. Он не создал налоговую или административную систему, которые были бы сравнимы с римскими. При отсутствии сильного административного государства итальянский ландшафт оказался в руках сети местных институтов, владетелей и епископов, которые в той или иной степени управляли от имени суверена.
Для управления сообществами в Италии Каролинги больше опирались на епископов, чем на местную аристократию, и поэтому вместо структуры римского государства появилась светская власть епископов. За это время экономической силой стали монастыри, особенно бенедиктинские. К концу X века местная власть в Северной Италии опиралась на обширную собственность на землю вдоль водных путей, большая часть которой находилась под властью церкви, либо непосредственно – через ее иерархов, либо косвенно – через монастыри.
На всеобщность в средневековой
