– Денег у нас ни у кого не водилось, – говорит Энсон. – В подвале не было ни отопления, ни даже лестницы. И вот мы при свете свечей готовили заговор против самой мощной городской власти в Европе.

– Это было так здорово, – вспоминает Монахэн. – Это была настоящая коалиция, поразительное разнообразие людей: от бизнесменов и студентов вроде меня до работников театра.

В коалиции заседали: он с Энсоном, консультанты комитета; Кэнон Остин Уильямс от церкви Святого Мартина, «что в полях»; известный методистский священник Дональд Сопер; Джон Вуд, хозяин знаменитого ресторана «Рулс»; Фред Коллинс, владелец хозяйственного магазина на площади Севен-Дайелс, который отказывался переезжать куда-либо по прихоти застройщиков; Дэвид Бида, молодой рабочий; Саймон Пембрук, преподаватель из Лондонского университета; Кристина Смит, местная домохозяйка, и жители округи вроде Джерри Кафлина, Туми и Дрисколлов. Подлинный союз людей разных профессий и классов – на тот момент большая редкость.

Приходилось шевелиться. Девелоперы, поощряемые бизнес-ориентированной политикой Питера Уокера в национальном правительстве, продолжали скупать землю в Ковент-Гардене. Монахэн, однако, не отставал.

– Мы развешивали плакаты: «Это здание будет снесено». Для людей, которые там жили, это оказывалось совершеннейшей неожиданностью; иногда это бывало новостью даже для собственников.

Для наблюдения за каждой дорогой, улицей и переулком был назначен член ассоциации. Начались демонстрации.

– Мы несли гроб через мост Ватерлоо, – вспоминает Туми. – Это был наш Ковент-Гарден. Мы принесли его к мэрии под гром большого барабана. И сказали: «Мы принесли вам Ковент-Гарден, это его похороны».

Протестующие из Ковент-Гардена стали широко известны благодаря своей находчивости, энергии и выступлениям перед журналистами. Многим из того они были обязаны Монахэну. Молодой человек признался, что учился у контркультурных университетских радикалов и противников войны во Вьетнаме. Бунтари использовали «повстанцев» для сбора разведданных, словно речь шла о кубинской революции. В памяти еще был свеж «карнавал улиц» в мае 1968 года; подобные протесты проходили и в Париже против сноса Ле-Аля, и в Амстердаме – против реконструкции района Нового рынка. И, конечно, пригодилась тактика первых бунтарей против реновации города – Джейн Джекобс и ее последователей. В 1968 году Джекобс сама была задержана за антиобщественное поведение в процессе борьбы против скоростной магистрали в Нижнем Манхэттене.

Разумеется, были митинги, марши и самовольные заселения; на улицах разыгрывались сценки. В них жестоко доставалось монстрам вроде архитектора-девелопера Ричарда Сейферта, воплощенным в куклах из папье-маше. Монахэн поддерживал отношения с журналистами с соседней Флит-стрит, центра британской газетной индустрии, которые напряженно следили за спектаклем в Ковент-Гардене.

– Мы вторгались на пресс-конференции, – вспоминает Монахэн. – Мы были молоды. В молодости веришь, что способен что-то изменить. Тебе не всё равно.

По словам Пола Фута, журналиста издания «Прайвит ай», «в Ковент-Гардене бушует огонь и воинственность, которых здесь не было видно ‹…› десятилетиями»[72].

Поскольку Совет Большого Лондона запланировал к принудительной продаже в Ковент-Гардене огромные территории, весь проект должен был пройти публичное расследование – квазисудебные слушания в суде. По продолжительности процедура эта побила все рекорды в британской истории. Энсон переступил черту окончательно и бесповоротно: уволился из группы городского планирования. Хорошо осведомленный о планах неприятеля, он принялся обучать представителей Ассоциации защищать интересы сообщества во время расследования. К тому времени материалы о Ковент-Гардене под заголовками вроде «Бунт в городах» занимали целые страницы в национальных газетах (в частности, в газете «Таймс»). Свидетельские показания в суде давали такие известные представители оппозиции, как, например, поэт-лауреат Джон Бетжемен. Но для Монахэна публичное расследование в целом казалось игрой.

– Адвокаты проектировщиков рассчитывали просто занудно распространяться о своих «коэффициентах плотности застройки»… Мы же говорили о сообществе, о грязных делишках, о гуманности и детях; для них это было проклятыми вопросами. В такой разговор они просто не вписывались.

Тем часом Ковент-Гарден продолжал пустеть. В мае следующего, 1972 года шестая часть зданий в районе была снесена или пустовала. В предвкушении победы в публичном расследовании городской совет начал переселять обитателей социального жилья. По данным Ассоциации, уехать пришлось семистам многолетним жителям района. Пустые здания уничтожали загадочные пожары. Никому не известные девелоперские фирмы вроде «Трафальгар хаус инвестментс», «Амалгейтид инвестментс» или «Таун энд сити сток конвершн» продолжали возводить в лабиринте улиц района огромные конторские здания. Тем временем разгорался новый скандал. Прессе стало известно, что глава Совета Большого Лондона Десмонд Пламмер вложил в капитал компаний-застройщиков собственные двадцать тысяч фунтов накануне запланированной реконструкции символа Лондона – площади Пикадилли-Сёркус, из-за которой в нескольких кварталах отсюда происходило особое сражение[73]. Стоимость земли в Ковент-Гардене продолжала расти и достигала уже пяти миллионов фунтов за акр.

В июле 1972 года публичное расследование огласило наконец свое решение. Победа досталась городскому совету.

– Некоторые свидетели, – заключил с неодобрительным сопением инспектор по градостроительству, – очевидные последователи Джейн Джекобс. Их «библией» является провокационная книга «Смерть и жизнь великих американских городов»… Я не считаю, что эту работу можно так просто использовать в Лондоне[74].

Присяжные суда общественного мнения, однако, еще совещались. Монахэн знал, что повстанцы возбуждают сочувствие, и продолжал звонить во все колокола. Ковент-Гарден не был больше, как некогда, позабытым Богом и людьми районом. Как писал Брайан Энсон, его «открыли заново»[75]. О нем писали и национальные газеты, и иностранные. Одна из протестующих в аэропорту в Брюсселе плеснула в премьер-министра Эдварда Хита черные чернила с криком: «Вот что вы делаете с Ковент-Гарденом!»[76] В конце 1972 года к демонстрациям протеста против сноса театров в Ковент-Гардене присоединились звезды сцены и экрана Пегги Эшкрофт и Лоуренс Оливье.

Энсона между тем снедала тревога. Это была совсем не классовая борьба. Ему были не по душе звезды, средства массовой информации, пропагандистские трюки Монахэна. В своей работе Энсон повествует о том, как узнал о тайной встрече Монахэна и известного политика-лейбориста Энтони Кросслэнда, теневого государственного секретаря по вопросам окружающей среды: к этому времени Ковент-Гарденом заинтересовались в парламенте. Энсон ворвался в дом к Монахэну. «Джим со своей девушкой попивали вино с Кросслэндами, – пишет он. – К моему разочарованию, тут же был и Джон Туми ‹…› Вне себя от ярости, Джим, перегнувшись через стол, схватил меня за волосы. Рассердившись в свою очередь, я предостерег его: „Никогда больше так не делай“. Разрыв между нами ‹…› кажется, тогда и состоялся»[77].

В январе 1973, однако, после нескольких месяцев вражды, Энсон и Монахэн зарыли томагавки, перед тем как повысить ставки. Вечером 10 января Энсон, Монахэн и восемнадцать их самых верных помощников встретились в таверне «Опера»