что им часто не нужны были пространные речи, чтобы понять друг друга. Начальник разведки докладывал документы, справки и вопросы по степени важности. Досье Четверикова из Парижа он оставил напоследок.

Если бы парижский резидент КГБ знал, что Юрий Владимирович даже не стал читать основной текст его справок, он был бы сильно разочарован, потому что затратил немало сил на их подготовку, надеясь на похвалу и поощрения из Центра. Одна только его пометка красным карандашом привлекла внимание Андропова и заслужила одобрение.

Однако полковника Четверикова ждало бы ещё более сильное потрясение, если бы он увидел реакцию члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя КГБ СССР на собственные выводы и предложения парижского резидента, прочитав которые, Андропов громко и заливисто рассмеялся. Скрытный и не любящий показывать своих эмоций Крючков тоже довольно улыбался.

У Андропова заметно повысилось настроение. Не спрашивая ничего у начальника ПГУ (было видно, что он давно знает, кто и что любит в его ближайшем окружении), Председатель КГБ отложил бумаги в сейф и по селектору заказал бутерброды и чай с лимоном для Крючкова, который не употреблял вообще ничего спиртного.

Адъютант беззвучно появился с накрытым белоснежной салфеткой подносом всего через несколько секунд после звонка. Было понятно, что всё было готово заранее, и в приемной только ждали отмашки Председателя. Поставив поднос на низкий столик, адъютант вышел, так и не сказав ни слова.

Подойдя к мебельной стенке, Андропов открыл дверцу скрытого в ней бара и налил себе в невысокий и неширокий, массивный и тяжёлый бокал с очень толстыми стенками буквально пару глотков отборного шотландского виски, специально и секретно закупаемого персонально для него в Англии. Крючков знал, что это был знак особого доверия Председателя, который не любил и не пил советской водки. За перекусом они обменялись ещё несколькими фразами.

После чего Крючков ушёл из кабинета Андропова в свой собственный, ибо в главном здании КГБ у него был второй служебный кабинет. Туда к нему секретарь вызвал генерала Дроздова, замначальника ПГУ и начальника управления "С", которое в 1980 году ещё не переехало в Ясенево, где для него ещё только строилось отдельное новое здание.

Начальник внешней разведки коротко рассказал о беседе с Председателем и ознакомил своего заместителя с полученными из Парижа документами. Профессионально быстро и ухватисто пробежав глазами справки Четверикова, Юрий Иванович Дроздов тоже хитро улыбнулся, дойдя до выводов парижского резидента…

Глава 13 — Вундеркинд из ЦРУ

Советские разведка и контрразведка в 1980 году были очень сильными спецслужбами. Возможно, и не самыми сильными в мире, но, безусловно, входящими в тройку сильнейших. Но у них имелся огромный недостаток, присущий всему Советскому Союзу: они сильно постарели и закостенели.

Когда во главе нашей страны не было никого младше 70 лет, за исключением Горбачёва, когда партийный чиновник в 50 лет считался "молодым и неопытным", это неминуемо сказывалось на всём обществе. Два раза в год, на 1 мая и на 7 ноября, все советские люди смотрели на ряд глубоких и больных стариков, выстроившихся на трибуне Мавзолея, и понимали, что ни у среднего поколения, ни, тем более, у молодежи нет никаких реальных шансов выдвинуться на ответственную работу раньше 50–60 лет. Брежнев уже впал в старческий маразм, и это было видно всем. Но никто ничего не предпринимал, терпеливо ожидая его естественного конца.

В истории СССР было четыре крупные перетряски кадров:

— После Первой мировой войны, революции и гражданской войны, когда погибли или уехали за границу миллионы, оставшиеся или выжившие 16-летние подростки могли командовать полками.

— После голодомора и сталинских миллионных чисток 1930-х годов, когда в руководстве не осталось в живых никого из людей, старше 30, и молодежь 18–25 лет заняла места, освободившиеся от "врагов народа".

— Во время Великой отечественной войны, когда естественная убыль в боях была такой огромной, и можно было стать генералом в 35 лет и маршалом в 40.

— И в хрущёвские времена, когда Никита Сергеевич пытался сломать косность номенклатуры и партаппарата назначением на руководящие должности "комсомольцев", и у него ничего не получилось: Брежнев со товарищи в 1967 году "задвинул" последнего лидера и главную надежду этой хрущёвской кадровой перестройки — Шелепина с его ближайшим окружением.

В советскую внешнюю разведку молодежь приходила на кадровую службу, как минимум, после окончания гражданского ВУЗа. А это — уже 5 лет обучения после школы. Затем профессиональная подготовка внутри КГБ — в Краснознамённом институте КГБ — ещё 3 года для самых молодых и неопытных. Потом обкатка, стажировка и притирка в младших оперуполномоченных. На по-настоящему самостоятельную оперативную работу "в поле" и за границу опер КГБ попадал не раньше возраста 30–35 лет.

В СССР это знали все. В том числе и сотрудники Второго (контрразведывательного) главка и "Семёрки" (наружное наблюдение) КГБ, ведущие оперативную работу против иностранных разведчиков под "крышей" посольств, консульств, торгпредств и прочих загранучреждений капиталистических стран. И на этом нашем знании и на этой нашей косности парадоксально работало американское ЦРУ.

Парадоксальное мышление как эффективное средство обмана противника.

В Лэнгли исходили из того, что чем больше сотрудник разведки США поездил по миру с оперативными заданиями, чем в большем числе стран он побывал в длительных загранкомандировках, тем больше он там "засветился".

• Тем больше на него уже собрано данных иностранными разведками и контрразведками.

• Тем пристальнее к нему будет внимание спецслужб противника с ходом времени.

• Тем более возрастающие силы и средства враг будет бросать на слежку за ним, на его разработку, на попытки его вербовки или компрометации, исходя из того, что постаревший шпион и ветеран явно и логично должен занимать более ответственный пост и больше знать.

Поэтому самые ответственные и сложные, самые рискованные операции и головоломные комбинации в ЦРУ США часто поручались откровенным сосункам, молодняку, у которого молоко на губах не просохло, буквально — по 20–25 лет.

"Чебурашка" — вундеркинд из ЦРУ.

Именно к такому особому оперативному контингенту относился молодой техасец Уильям (Билл) Ренквист, прибывший в 1980 году в Москву не на службу в главную "легальную" резидентуру ЦРУ в СССР, а на работу "глубокого прикрытия". Ему было всего 19 лет, и он приехал на физический факультет в МГУ по научному обмену.

Ему было запрещено появляться в посольстве США в Москве, на улице Чайковского (на Садовом кольце), где обосновалась Московская "станция" (легальная резидентура) ЦРУ. За исключением обычных консульских (визовых) вопросов и потенциальных