Энни резко поворачивается ко мне, разинув рот.

– Вы с Эллиотом виделись?

Я киваю.

– Он приехал сюда из самого Лондона. Но дожидаться тебя не стал. Думаю, ему не очень хотелось сидеть тут со мной. Разговор получился несколько напряженный. Прости, что сразу тебе не сказала. – Я пытаюсь выдавить улыбку. – Ты немного сбила меня с толку.

На ее лице мелькают миллионы микроэмоций.

Прилив несется к берегу с новой силой, ручейки начинают оплетать мои щиколотки. Пальцы ног онемели от холода.

– Энни, и еще кое-что… – Я делаю вдох. – Ты оставила папку на журнальном столике. – Энни быстро моргает, щеки, усыпанные веснушками, бледнеют. – На обложке написано «Лето 1971», помнишь?

– Я… я нашла ее в бабушкином столе. – Она сверкает глазами, уходя в оборону. Горизонт темнеет, превращаясь в чернильную полоску. – А что, нельзя?

Недоверие опутывает нас холодом, как море. Я готова стукнуть себя за то, что упомянула эту папку. Почему нельзя было просто притвориться, что я ничего не видела? Спустить все на тормозах? Наша запутанная, болезненная семейная история похожа на громоздкий клубок лески, выброшенный на берег неподалеку. Энни в такую минуту этого всего точно не нужно. Ощетинившись, она разворачивается и начинает подниматься по топкому пляжу.

– Пойдем домой, – говорю я, догоняя ее и показывая, что тема закрыта. – Тебе пора поесть.

Я слишком поздно слышу характерный рев. Энни кричит:

– Ну вот опять! Давай просто не будем говорить про это лето! Давай сделаем вид, что ничего не было…

А в следующую секунду гигантская одиночная волна налетает со спины и окунает нас в бурлящую соленую черноту.

18

Рита

МИМО ПРОЛЕТАЕТ ПАРОЧКА на велосипеде: женщина сидит на седле, обхватив за талию мужчину, крутящего педали, и ее красное платье раздувается, как парус. Они бросают железного коня у стены деревенского клуба и бегут внутрь, взявшись за руки. Проходит еще одна девушка в туфлях на шпильке, зеленых, как яблоки «грэнни смит».

Риту охватывает знакомое чувство какой-то непоправимой ошибки. Почему она решила, что будет хорошей идеей надеть эту унылую темно-синюю юбку-трапецию и коричневые туфли на плоской подошве? Затолкать обратно в ящик свой единственный красивый бело-розовый кардиган? Рита не хотела, чтобы кто-то подумал, что она старалась хорошо выглядеть, – и все равно не преуспела. Да она и не искала внимания. Но у нее всегда так: решение одной проблемы тут же порождает новую, и теперь Рита выделяется своей невзрачностью, как репа посреди клумбы. Теперь она понимает, насколько глубоко погрузилась в работу, отдалившись от своих беззаботных ровесников. Робби, замечает она, искоса бросив на него взгляд, постарался привести себя в порядок, пусть даже теперь он напоминает мальчика, которого нарядила мама. Его рубашка отглажена. Волнистые волосы напомажены и уложены на одну сторону, но постепенно выбиваются из укладки.

– Пойдем? – спрашивает он.

Она кивает, хотя ей хочется сказать: «Нет уж, спасибо, никуда мы не пойдем». Они входят в двери деревенского клуба, над которыми висят британские флажки, и окунаются в музыку, запах пота и смех.

– Слышь, Робби, ты, главное, не сруби ее по ошибке, – выкрикивает молодой человек в клетчатой рубашке, обнимающий девушку, похожую на воробушка, беззаботно выдыхая сигаретный дым в ее светлые волосы.

– И не пытайся укоротить ее топориком, – ревет другой.

– Прекрати, Альф, – смеется блондинка. – То, что тебе самому не хватает пары дюймов, еще ничего не значит.

Все уже намного хуже, чем она предполагала.

– Принести тебе чего-нибудь выпить? – Робби не пытается защитить ее и не огрызается в ответ на шутки этих болванов. Фред уже пустил бы в ход свои кулаки мясника: он обожал драться, только дай повод. Вместо этого Робби улыбается ей, внимательно и открыто глядя ей в глаза, как будто собирает сведения. – Они просто завидуют.

Она не сразу понимает, что он не дразнит ее, а говорит совершенно искренне.

– Грушевого сидра. Спасибо. – Ей больше нравится пиво. Густой темный эль, вроде того, что пил ее отец. Но девушкам не положено заказывать пиво. Особенно высоким девушкам, иначе они рискуют показаться мужиковатыми.

Роль бара выполняет раздвижной стол возле туалетов, вокруг которого целая толпа. Робби ждет своей очереди целую вечность. Рите приходится стоять в одиночестве, чувствуя себя главным экспонатом на выставке. Только один долговязый парень со светлыми, почти белыми волосами и розоватыми глазами улыбается и машет ей с другого конца зала. Она улыбается в ответ – приятно видеть хоть одно доброе лицо.

– Осторожно, а то потом от него не отвяжешься, – шепчет, наклонившись к Рите и прикрыв рот рукой, девушка в красном платье, которая приехала на велосипеде. – Это Фингерс Джонсон.

– О. Ладно. Спасибо. – Зеленый человек? Да он же белый, как личинка. Ей становится немного жаль его. Стоит там один, мнется, хрустит пальцами.

– Пожалуйста. – Девушка делает глоток из своего бокала, аристократично отставив в сторону мизинчик, демонстрируя ноготок, покрытый лаком цвета фламинго. Она крепкая и симпатичная, не писаная красавица и от этого еще более привлекательная, с пышной грудью. Улыбается так, будто точно знает себе цену. – Кстати, я Кейси.

– Рита. – Она замечает нитки, свисающие с подола платья Кейси. Такое ощущение, что оно было сшито в спешке буквально за прошлую ночь. Рита умеет разве что пришивать пуговицы к детской одежде. И штопать школьные гольфы. В ее душе поднимается неловкое страстное желание тоже сшить себе кокетливое красное платье, как у Кейси. Рита тут же гонит от себя эту мысль. Что бы она ни надела, все равно останется такой же неуклюжей и крупной. Нескладной.

– Хорошую ты себе работу отхватила. – Кейси приподнимает левую бровь, подведенную черным карандашом. (Рите никогда и в голову не приходило делать что-то с бровями. Теперь она думает: может, надо было?) – У Харрингтонов. Приятную, достойную. Не у каких-нибудь дикарей из леса, которые расплачиваются курами.

Рита смеется. Ты даже не представляешь, думает она.

– Но сама бы я не хотела возиться с малышней. – Кейси вздрагивает. – В конечном итоге нам всем достанется по коляске с нашими собственными вопящими спиногрызами, верно?

Улыбка застывает на лице у Риты. Для нее это будущее уже утрачено, стерто. Ей остается только любить чужих детей за деньги.

– По крайней мере, если мы останемся здесь. Но я-то оставаться не собираюсь. – Кейси постукивает пальцем по носу. – Ни за что. У меня грандиозные мечты. И планы. Голливуд. Бродвей.

Рита без труда представляет имя Кейси на афише. И саму Кейси на красной дорожке, посылающую воздушные поцелуи в толпу. И от этого она чувствует себя какой-то