Ничто не выдает пребывания здесь Энни.

Но кухня помогает мне воспрянуть духом. На столе стоит недопитая чашка чая. Холодного, но не заплесневелого. Кровати наверху заправлены. Может, Энни спала на диване? Она всегда любила спать на диванах, свернувшись под пледом, как щеночек. Я заглядываю в гостиную. Да, диван разворошен и забросан одеялами. Она была здесь. Я звоню Стиву. Когда он берет трубку, на фоне слышится женский голос, который резко умолкает. На этот раз мне все равно, кто это. Я сократилась до одной-единственной роли – мать Энни, – как зрачок, который на ярком свету превращается в крошечную черную точку.

Мы решаем, что мне лучше оставаться на месте, потому что, отправившись на поиски Энни, я рискую с ней разминуться. Добросовестно полив мамины вянущие комнатные растения, я уже не знаю, чем еще себя занять. В доме особенно остро чувствуется мамино отсутствие. Повсюду оставленные ею мелочи: очки для чтения в открытом футляре на полке, библиотечные книги, которые давно пора сдать. Время отматывается назад, к другим летним вечерам, проведенным здесь. Тогда они казались совершенно обыденными, а теперь вдруг стали почти невыносимо пронзительными. Все здесь до боли знакомое. Сладкий запах маминых бурбонских роз под окном кухни. Вкус воды из-под крана.

В довершение ко всему, каждая клеточка моего тела сейчас тоскует по Энни, как было, когда я оставляла ее в детском саду и весь день считала секунды до нашего воссоединения. Тогда я хотя бы могла отвлечься на работу. Но здесь каждый щелчок настенных часов – как укус. Мои мысли все время норовят свернуть куда-то не туда: я представляю, как клетки делятся в утробе Энни; электрическое биение сердца; эмбрион, похожий на креветку; формирующиеся пальчики, крошечные, как бутоны. Хватит. Нельзя об этом думать. Ей нельзя рожать этого ребенка.

Я беспокойно бреду в гостиную и падаю в кресло, спрятав лицо в ладонях. И только подняв голову, вижу ее. На журнальном столике лежит выцветшая желтая папка формата А4. Я пробегаю взглядом по ярлычку на обложке один раз, потом второй, не в состоянии осмыслить увиденное, оттягивая шокирующее осознание. Надпись, выведенная уверенным, причудливым почерком моей матери, гласит: «Лето 1971». Господи. Где Энни вообще откопала эту папку? Я ее раньше не видела.

Прошлое дышит мне в затылок. Через несколько секунд я собираюсь с духом и приоткрываю папку. Шуршат желтеющие газетные страницы. Как только я начинаю перебирать их дрожащими пальцами, раздается звонок в дверь. Сердце заходится бешеным ритмом. Я отбрасываю папку.

* * *

Это не Энни. Он выше шести футов ростом. Одет в мешковатые скейтерские джинсы и бейсболку с эмблемой «Нью-Йорк Янкис». С надеждой заглядывает мне за плечо.

– Энни здесь?

– Нет. Нет, не здесь. – Я присматриваюсь к нему повнимательнее, поправляя волосы, лезущие мне в лицо на соленом морском ветру, и невольно задаюсь вопросом: – Я прошу прощения, вы, случайно, не…

– Эллиот. – Он улыбается, потом бледнеет, сообразив, кто я такая.

Так вот он, значит, какой – этот загадочный Эллиот. Выглядит весьма впечатляюще: спортивный, небрежно-красивый, как свойственно привилегированным англичанам, глаза голубые, как у мальчика с обложки, с густыми темными ресницами. Могу понять, как из-за таких глаз девочки попадают в неприятности.

Я продолжаю пялиться, невольно представляя, как мог бы выглядеть их общий ребенок.

– Я Сильви. Мама Энни.

– Здравствуйте, – беспомощно произносит он и сглатывает – на шее дергается кадык.

Эллиот снимает бейсболку, под которой обнаруживаются мягкие русые волосы.

– Хочешь зайти? – Я уже отхожу в сторону.

Он явно не хочет, но слишком хорошо воспитан, чтобы в этом признаться. На кухне он сразу кажется нескладным – широкие плечи, огромные ступни, слишком большие для этой комнатки. А сам он слишком юный для неприятностей, в которые вляпался. На лбу у него выступает пот.

– Выпьешь чего-нибудь? – Мой вопрос никак не спасает нас от неловкости всей этой ситуации. – Чаю? Воды?

– Нет, спасибо. – В его глазах загнанное выражение, а под ними – темные круги, вызванные стрессом. Под скулой дергается мышца. Щетина. Не брился со вчерашнего дня. – Я, наверное, пойду… – извиняющимся тоном начинает он.

– Энни была здесь, – торопливо говорю я, подгоняемая новым приливом тревоги. – Но потом куда-то уехала. И у нее все еще выключен телефон. – Почему Энни вообще задумалась о далеком семейном прошлом, если прямо сейчас решается ее будущее? Я делаю вдох. – Ты не знаешь, где она может быть?

– Не знаю. Простите. – Под лоском выпускника частной школы скрывается обезоруживающая уязвимость. Очарование, смешанное с щепоткой надломленности. Неудивительно, что Энни это привлекло. – Она только сказала мне, что едет в Девон, и все. Довольно резко. Она не хотела со мной говорить.

– Правда? Постой, дай-ка я разберусь в хронологии событий. – Что-то в его настороженном выражении лица подсказывает мне, что я выгляжу слегка безумно. Мои мысли несутся со скоростью миллион километров в час. – Ты говорил с ней после того, как ей звонила твоя мать, так?

– Моя мать?! – Теперь уже Эллиот начинает паниковать. Он пятится и врезается в шкаф, как неуклюжее животное, запертое в загоне. Гремят тарелки. – Моя мать звонила Энни? – ошарашенно повторяет он.

– В мою квартиру. Ты не знал? – Хелен не спросила у него разрешения. Ничего себе. – Она расстроила Энни. Очень сильно. Ей следовало бы тебя предупредить.

– Что… Что сказала моя мать? – Он морщится, готовясь к худшему.

– Это тебе придется спросить у нее.

– Господи. – Он поворачивается к двери, сжимая в руке телефон. Похоже, Хелен сейчас вынесут мозг.

– О, нет, не уходи пока. – Я хватаю его за плечо. Он бросает взгляд на мою руку, и я тут же убираю ее, испугавшись, что перегнула палку. – Принимая во внимание обстоятельства… – Он краснеет – все же не совсем бессовестный. Я выдавливаю из себя подбадривающую улыбку. – Энни говорила, что ты из Лондона?

Тот кивает.

– Я только что сюда доехал.

– Я не буду против, если ты подождешь ее здесь. Правда. Я даже буду рада. – Ой. Прозвучало как-то не так. Он смотрит на меня в ужасе, как будто я только что сделала ему неприличное предложение. – Я уверена, что Энни не хотела бы с тобой разминуться, – быстро добавляю я.

– На самом деле… – На одну мучительную секунду его лицо принимает такое выражение, что мне кажется, будто он вот-вот расплачется. Эллиот закусывает щеку изнутри. – Она и не хотела меня видеть. Я должен уважать ее решение.

Он уже пятится в коридор.