вместо того чтобы осторожно двигаться к реформам, как Ху Яобан однажды посоветовал Вану, события подтолкнули Вана и Чэня к действиям гораздо быстрее решительным, чем они планировали. Объединенная группа связи столицы «лишила их предусмотрительности. Это был незапланированный ребенок, нежелательная случайность истории» [Black & Munro 1993: 206–207].

Если бы Чэня и Вана не подтолкнули к действиям студенческая голодовка, организация рабочих и гражданское сопротивление военному положению, они, вероятно, никогда бы не оказались в одной комнате с Чай Лин или Хань Дунфаном. 26 мая Хан посетил собрание Совместной группы по связям внутри столицы, в ходе которого объяснил, что призывы Федерации рабочих к всеобщим забастовкам и попытки организации на фабриках по большей части провалились. Он надеялся, что Совместная группа поможет перейти от «движения площади Тяньаньмэнь» к более широкому общественному движению.

«Вы, теоретики, остаетесь мозгом движения, а студенты делают движение эмоциональным, – сказал Хан Дунфан. – Но если рабочие не будут главной силой, борьба за демократию никогда не увенчается успехом» [там же: 223].

Хан ушел расстроенный и заявил, что с него хватит. Следующее крупное действие Совместной группы – письменное обращение из десяти пунктов, выпущенное 27 мая, – не впечатлило его. Блэк и Манро назвали обращение «возможно, самым значительным документом всего движения 1989 года», поскольку оно провозглашало независимость от фракционных разногласий Коммунистической партии [там же: 216]. Но в четвертом пункте послания критиковались Ли Пэн, Чэнь Ситун и Ли Симин, а в пятом пункте пелись дифирамбы Чжао Цзыяну. Это вряд ли соответствовало утверждению о желании держаться подальше от внутрипартийных дрязг. Документ не признавал рабочих основной силой. В тексте о них почти не упоминалось. Пекинская автономная федерация рабочих, пекинская рабочая «Команда смертников» и пекинская рабочая пикетная группа появились в качестве подписантов этого документа ниже – под названиями студенческих организаций.

Настойчивое стремление Хань Дунфана думать не только о бесконечной оккупации площади Тяньаньмэнь привело его к разногласиям со студентами, которые продолжали спорить о том, оставаться ли на площади. Но 29 и 30 мая произошло событие, вынудившее студентов уйти с площади в знак солидарности с рабочими. Полиция начала расправляться с Пекинской автономной федерацией рабочих. 29 мая офицер в штатском сказал Люй Цзинхуа, что рабочим запрещено стоять лагерем. Он вывесил объявление с приказом рабочим уйти. Той же ночью были арестованы члены Пекинской автономной федерации рабочих – Бай Дунпин, Цянь Юминь и Шэнь Иньхан. 30 мая Хань Дунфан привел группу активистов в штаб-квартиру Бюро общественной безопасности Пекина, чтобы потребовать освобождения своих коллег. Хань и другие члены Пекинской автономной федерации рабочих уже обращались в полицию, чтобы попытаться зарегистрировать свою организацию как юридическое лицо, но безуспешно. Сотни студентов покинули площадь, чтобы поддержать рабочих. На следующий день количество студентов, маршировавших с требованием освобождения трех лидеров Федерации рабочих, выросло до трех тысяч. Бай, Шэнь и Цянь были освобождены во второй половине дня.

Солидарность рабочих, студентов и интеллигенции все еще основывалась на иерархии, которая ставила рабочих в конец списка. Тем не менее в конце мая протестное движение постепенно становилось более инклюзивным. Постепенный рост солидарности и инклюзивности различных слоев пекинского общества закончился расстрелами, арестами и тюремными сроками. Последний акт солидарности рабочих и студентов произошел вечером 3 июня, когда рабочие и другие жители Пекина своими телами пытались защитить студентов от солдат с автоматами.

Глава 8

Протесты. Альтернативный путь

В апреле и мае 1989 года в Пекине часто говорили: «Если бы только… А что, если…?» Оглядываясь на события весны 1989 года, участники и наблюдатели обращались к ключевым моментам, пытаясь понять, могли ли развиваться события в ином направлении, могли ли они привести к другим результатам. Все эти гипотетические сценарии подчеркивают одно: неизбежного не было. Каждый ключевой момент зависел от многих факторов: от внезапной смерти Ху Яобана и от студентов, преклонивших колени после его гражданской панихиды; от Чжао Цзыяна, едущего поездом в Северную Корею, и Дэн Сяопина, увидевшего «беспорядки»; от фальшивых диалогов и голодовки; от решения о введении военного положения и настоящих пуль… Путей было множество. Это касалось как политического будущего Китая, так и отдельных судеб – Чай Лин, Хань Дунфана и других, чья жизнь кардинально изменилась. Студенты могли бы найти способы создать устойчивые демократические организации, которые продолжали бы настаивать на политических изменениях. Пекинская автономная федерация рабочих могла спровоцировать общенациональное движение независимых профсоюзов. Чжао Цзыян мог бы удовлетворить требования протестующих, не допустить публикации передовой статьи от 26 апреля и остаться у власти. На смену диктатуре КПК могло прийти что-то иное. Ничто не было предопределено.

Представьте, если бы 22 апреля 1989 года студентам и преподавателям разрешили присутствовать на гражданской панихиде по Ху Яобану в Большом зале народных собраний. Представьте, если бы Ли Пэн и Чжао Цзыян вышли из зала после службы и приняли петицию коленопреклоненных студентов и сказали им, что диалог – центральная часть плана Чжао из трех пунктов. Чай Лин представляла себе другой исход:

Я считаю, что то, как правительство обращалось со студентами в день похорон Ху Яобана, спровоцировало гнев и привело к демонстрациям на площади Тяньаньмэнь… Я часто задавалась вопросом, могли ли события развернуться иначе, если бы правительство пригласило нескольких студентов присутствовать на похоронах [Chai 2011: 100].

Приглашение студентов на гражданскую панихиду по Ху было бы сигналом к примирению. Но Дэн Сяопин не верил в компромисс. Он думал, что это приведет к эскалации требований, которые никогда не будут удовлетворены. И кто из студентов был бы приглашен на панихиду? Основатели самовольных объединений или проверенные партией члены официально одобренных студенческих групп? 22 апреля даже Чжао Цзыян не сказал ничего положительного о «незаконных» студенческих организациях.

Приглашение студентов, по сути – марионеток или лакеев, – мало что дало бы собравшимся на площади Тяньаньмэнь. Что, если бы Ли Пэн или Чжао Цзыян лично попытались разрядить атмосферу, когда Го Хайфэн со слезами на глазах держал свиток и стоял на коленях на ступенях Большого зала? В своих мемуарах Ли возмущался утверждениями о том, что он отказался выйти. Он чувствовал себя мишенью. Ли Пэн настаивал на том, что ничего не знал о стоявших на коленях в тот день. Ли задавался вопросом, почему студенты звали его, а не Чжао Цзыяна. Когда двое покинули Большой зал 22 апреля, Чжао рассказал Ли о своих трех принципах: 1) жизнь должна вернуться в нормальное русло, учащиеся должны вернуться в аудитории; 2) диалог должен вестись на нескольких уровнях; 3) кровопролития необходимо избегать, нужно наказать нарушителей закона. А Ли подталкивал Чжао к осуждению демократии западного образца и несанкционированных организаций. Если бы кто-то сказал им о волнениях на площади и убедил принять петицию студентов, может быть, большее количество студентов вернулось бы к учебе. Может быть, протесты не носили бы столь радикального характера, если бы чиновники не проигнорировали призывы студентов.

В своих мемуарах Ли Пэн утверждает, что не знал о том, что на ступенях его ждали коленопреклоненные студенты. Более того, он не был человеком, склонным общаться с публикой, не говоря уже о том, чтобы брать на себя ответственность за непредсказуемую ситуацию.

По словам Чжао Цзыяна, в мае 1989 года Ли навестил участников голодовки в больнице и на площади Тяньаньмэнь только тогда, когда узнал, что к ним пошел Чжао. Это говорит о том,