увидел", - вспоминал Риис. Как и Паркхерст, Рузвельт обнаружил порок и коррупцию и верил в строгое соблюдение законов; в отличие от других реформаторов морали, он не был заинтересован в политической "беспартийности". Он оставался убежденным, хотя и независимым республиканцем. Рузвельт также понял, что моральная реформа, которая побуждала евангельских реформаторов, таких как Паркхерст, Уиллард и Комсток, стоила политической и социальной цены. Рузвельт настаивал на воскресном закрытии салунов как в качестве политической тактики, чтобы навредить Таммани, так и в качестве способа побороть коррупцию в полиции. Он был прав: владельцы салунов регулярно подкупали полицейских, чтобы те не обращали внимания на воскресные открытия. Но закрытие воскресных заведений глубоко возмутило мужской электорат рабочего класса, особенно американцев немецкого происхождения, для которых воскресный день в салуне или семейной пивной был одним из немногих удовольствий, и они помогли вернуть Таммани к власти в 1897 году. Республиканская машина штата по понятным причинам рассматривала кампанию Рузвельта как наносящую ущерб интересам партии.57

Среди политиков, перечисленных в выпуске "Биографий Таммани" газеты New York Post за 1894 год, был Джордж Вашингтон Планкитт. Когда он был членом сената штата Нью-Йорк в 1880-х годах, реформаторы считали Планкитта "основательно плохим", но его грехи были сравнительно ничтожными. В отличие от других политиков Таммани, он никого не убил и никому не откусил ухо. Он, как утверждают "Биографии Таммани", "занимался политикой как бизнесом". Он без колебаний использует свое положение для получения личной выгоды, помогая заключать контракты или спекулировать недвижимостью". Частная выгода по-прежнему превалировала над служением обществу. Когда Планкитт контролировал уборку улиц в Нью-Йорке, он убирал, но улицы оставались грязными.58

Планкитт был более типичным политиком Таммани, чем бандиты Годкина. Он не отрицал, что зарабатывал деньги на политике, но с пониманием относился к утверждению Пост и Паркхерста о том, что Таммани - это сборище преступников, разбогатевших на деньгах за защиту и взятках. Это было то, что он называл "нечестным ремеслом". Он же поднялся благодаря "честным поборам". Честное ремесло работало так, как работают корпорации: оно использовало инсайдерскую информацию, применяло государственную политику для получения личной выгоды и опиралось на "дружбу". Планкитт с радостью признавал то, что утверждали его критики; сознательно повторяя биографии Таммани, он утверждал: "Если бы моему злейшему врагу дали задание написать мою эпитафию, когда меня не станет, он не смог бы сделать больше, чем написать: "Джордж В. Планкитт. Он видел свои возможности и использовал их". Tammany заботилась о себе, заботясь о своих друзьях". Это была, по его словам, хорошая политика и честная сделка.59

У Планкитта все было хорошо. Родившись в бедности в трущобах на территории, которая позже стала Центральным парком, он прошел путь от возчика до мальчика-мясника, а затем стал мясником. К началу двадцатого века он стал миллионером благодаря городским контрактам и выгодным инвестициям, полагаясь на внутреннюю информацию о городских проектах, которые повысят стоимость недвижимости.60

Таким образом, чувствительность Планкитта к "нечестным поборам" касалась не только его кармана, но и его гордости. Когда реформаторы успешно выдвигали подобные обвинения, это стоило машине голосов, а Планкитту - денег. В 1894 и 1901 годах Таммани проиграла выборы реформаторским билетам. Планкитт утверждал, что народ, под которым он подразумевал иммигрантскую общественность, в конечном счете поймет, что такое честная сделка и дружба. Дружба

никогда не навредит Таммани, поскольку "каждый хороший человек заботится о своих друзьях".

Если в личной жизни у меня есть хорошая вещь, которую можно раздать, я дарю ее другу. Почему бы мне не сделать то же самое в общественной жизни?" Машины искали друзей, оказывая помощь и услуги, многие из которых были публичными, в обмен на голоса избирателей, дававшие им право на честное взяточничество.61

Разница между республиканскими и демократическими машинами в Нью-Йорке заключалась в их друзьях и уровне, на котором они действовали. Томас Платт был старым лейтенантом Конклинга и "легким боссом", который управлял республиканской машиной штата на основе консультаций, голосов сельских жителей и денег железных дорог, коммунальных служб и страховых компаний. Голоса были открытыми, деньги - секретными. Платт и его соратники получали выгодные правительственные контракты и свободно использовали политические связи, чтобы помочь своему бизнесу и бизнесу своих подельников. Он использовал победы республиканцев в законодательных органах в середине 1890-х годов, чтобы потеснить Таммани, сократив полномочия муниципалитета при объединении Нью-Йорка и Бруклина, а также регулируя и облагая налогами спиртное. Ликероводочная промышленность была источником силы Таммани; когда она перешла под государственное регулирование, налоги пошли в казну штата, которую контролировали республиканцы. Коррупция республиканской машины возмущала реформаторов не меньше, чем коррупция Таммани, но полностью она и участие в ней Платта были раскрыты только после расследования Чарльзом Эвансом Хьюзом индустрии страхования жизни на рубеже веков. Те, кто учуял запах крыс, в конце концов нашли их.62

Ни республиканские, ни демократические политические машины не были организациями социального обеспечения, хотя в ретроспективе их можно было принять за таковые. Обычно они были гораздо более консервативны, чем избиратели, которые их поддерживали; у машинных политиков не было стремления перевернуть существующий порядок вещей. Они часто были фискально консервативны. Отчасти им приходилось быть такими, поскольку законодательные органы ограничивали возможности городов брать кредиты. В Новом

В Йорке и Сан-Франциско машины вступали в союз с местными бизнес-группами, которые стремились к низким налогам. За определенную плату они с одинаковой вероятностью защищали домовладельцев, эксплуатировавших своих жильцов, от нарушений правил, а также добивались защиты жильцов. Часто они делали и то, и другое. Политики-машинисты, как было известно Генри Джорджу, также были готовы выставить себя в качестве оплота против радикалов и социалистов.63

Уильям Риордон, нью-йоркский газетчик, написал рассказ о Планкитте из дня в день. Он изобразил его водевильным ирландцем с диалектом, хотя Планкитт был протестантом и коренным уроженцем. Однако Риордон точно показал, чем привлекательна машина для бедных иммигрантов и почему ее деятельность можно принять за социальное обеспечение. День Планкитта начинался в два часа ночи, когда бармен будил его, чтобы он пошел выручать владельца салуна. Он сделал это и вернулся в постель, но в 6 утра его разбудили пожарные машины. Пожары "считались отличным средством для сбора голосов". Он и его окружные капитаны собрали жильцов и нашли для них еду, одежду и временное жилье. Утро прошло в обходе судов, помогая без разбора "достойным" и "недостойным" беднякам. Он брал на поруки пьяниц и вступался за вдов, которых собирались выбросить на улицу. Поздним утром он устраивал избирателей на работу. В три часа дня он был на итальянских похоронах, за которыми последовали еврейские; он "заметно выделялся на фоне остальных и в католической церкви, и