один из основателей этого направления, достиг совершеннолетия во время Гражданской войны и основывал свои убеждения на классическом либеральном сочетании гегелевского идеализма, национализма и laissez-faire. Он считал нацию трансцендентным идеалом, который вырастает из расового гения народа, и заявлял, что расовый гений американского содружества был арийским и конкретно тевтонским, поскольку только "гордые расой тевтоны" сопротивлялись смешению и засорению своей арийской крови. Загрязнение Соединенных Штатов неарийцами было "грехом против американской цивилизации". Только тем неарийцам, которые были "арийцами по духу", должно быть позволено стать гражданами, поскольку только арийцы способны к демократическому правлению. Куда бы Берджесс ни посмотрел, он везде видел опасность для арийского гения американского правления: социализм, европейская иммиграция, расширение сферы деятельности правительства, распространение избирательного права на недостойных, и, наконец, его молодые коллеги по политологии как в Колумбийском университете, так и в других, которые, по его мнению, были заражены социализмом.25

Берджесс, конечно, не доверял Э. А. Россу, молодому социологу и пресвитерианину со Среднего Запада, который в 1880-х годах принял Социальное евангелие, а в 1890-х - антимонополизм, но их взгляды на иммигрантов не сильно отличались. Росс в конечном итоге станет одним из интеллектуальных мостов к прогрессивизму двадцатого века. Для него общество - это не борьба между отдельными людьми, а борьба между социальными группами, в частности между "большой группой" и "сектой или кланом". Не существует, как считал Уильям Грэм Самнер, какого-то простого этического принципа или социального закона, какого-то универсального набора ценностей, определяющего права или справедливость; существуют конкурирующие убеждения и принципы. Laissez-faire был невозможен. Общество не могло просто стоять в стороне в разгар борьбы. По мере того как общество становилось все более сложным, человек сталкивался с силами, не поддающимися личному контролю, и государство играло все большую роль. "Чем больше государство помогает гражданину, когда он не может помочь себе сам, - напишет позже Росс, - защищая его от болезней, врагов, преступников, конкурентов за границей и монополистов дома, тем больше он будет обращаться к нему за советом".26

Росс стал приверженцем расового мышления. Он все больше убеждался в том, что иммигранты представляют опасность для арийской расы, которую он, как и Берджесс, отождествлял с американской демократией. В 1890-х годах Росс все еще развивал свои взгляды на расу и расовое превосходство. Расы не были неизменными, но в любой момент времени они были отчетливыми и медленно менялись. Росс был согласен с Уокером, а также с Теодором Рузвельтом и Фрэнсисом Уиллардом в том, что белые американцы англосаксонского происхождения стали высшей расой в мире, и считал, что им грозит опасность совершить "расовое самоубийство", поскольку "низшие" расы вытесняют их. Эта точка зрения стала общепринятой среди поздних прогрессистов. В своей крайней форме она проявится в начале двадцатого века в книге Мэдисона Гранта "Прохождение великой расы", но были и намеки на нее в речи Теодора Рузвельта "Национальные обязанности" в 1901 году: "Умышленно бездействующему мужчине, как и умышленно бесплодной женщине, нет места в здравомыслящем, здоровом и энергичном обществе".27 Росс сделал расу, которая еще не отличалась от этнической принадлежности, основой для социальных групп. Подобно Фредерику Джексону Тернеру, историку, который впервые стал известен в 1890-х годах и который впоследствии был коллегой Росса в Висконсинском университете, он прославлял предполагаемый американский гений управления, приводя в пример пограничные общины, особенно в Калифорнии. Когда Росс перечислял опасности для демократии и общины в своей книге "Социальный контроль", вышедшей в 1901 году, они исходили в основном от европейской иммиграции: "фанатики и сектанты, фанатики и партизаны, а также эгоисты". Общество должно наложить морду на иезуита и мафиози, заговорщика и анархиста, а также на хищника". Только хищный человек, под которым Росс подразумевал людей вроде Джея Гулда, был американским типом.28

В 1890-х годах расовые взгляды Росса не вызывали особых споров в Стэнфорде, где он тогда преподавал; они вполне совпадали со взглядами президента Стэнфорда Дэвида Старра Джордана. Совсем другое дело - экономические взгляды Росса. В эпоху, когда богатые люди основывали колледжи и университеты - Чикагский университет, Стэнфорд, Райс, Вандербильт и Карнеги-Меллон - и входили в советы директоров существующих университетов, его оппозиция золотому стандарту и нападки на корпорации создавали ему проблемы. Стэнфорд по-прежнему оставался лишь незначительным колледжем, финансируемым за счет состояния железнодорожников. Джейн Стэнфорд управляла университетом так, словно он принадлежал ей, что в некотором смысле так и было. Уволив Росса, она разделила мнения преподавателей Стэнфорда: большинство подписали заявление в ее поддержку, но многие подали в отставку. Американская экономическая ассоциация отнеслась к этому спору как к вопросу академической свободы, выпустив отчет, в котором говорилось, что Росса уволили за его взгляды. Уильям Грэм Самнер отказался его подписать. Дело стало общенациональным скандалом и в конечном итоге подмочило репутацию Росса в той же степени, что и Стэнфорда.29

Иммигранты не были причиной кризиса объективности и пропаганды в 1880-1890-х годах, но они предоставили много сырья для споров, которые его подпитывали. Бемис, Лодж, Уокер, Берджесс, Росс и другие паниковали по поводу новой иммиграции и утверждали, что объективные исследования оправдывают ее, но будущее, которое они прогнозировали, не наступит. Новая иммиграция окажет меньшее демографическое воздействие, чем старая. В годы пика новой иммиграции (1899-1924) иммигранты из Южной и Восточной Европы - в частности, евреи, поляки и итальянцы - составляли самые большие группы, но большое количество немцев, ирландцев, скандинавов и британцев продолжало прибывать. Хотя число иммигрантов росло, население Америки в 1890 году было гораздо больше, чем до Гражданской войны. Это ослабило влияние новых иммигрантов. 2,8 миллиона иммигрантов 1850-х годов составляли 12,1 процента населения в 1850 году; 5,2 миллиона иммигрантов 1880-х годов составляли 10,8 процента, а 3,7 миллиона иммигрантов 1890-х годов - только 5,8 процента. Легкость доступа, которую Уокер называл причиной роста иммиграции, также облегчала возвращение на родину. Миллионы оседали и создавали семьи в Соединенных Штатах, но еще миллионы были "странствующими", одинокими мужчинами-рабочими, которые приезжали, намереваясь заработать деньги, чтобы устроить себя и свои семьи на родине, а затем вернуться. Достоверные статистические данные отрывочны, но примерно каждый третий иммигрант возвращался на родину после 1890 года.30

Политика, однако, основывается на восприятии, и паника по поводу иммиграции подтолкнула к требованиям ее ограничения. Сторонники тарифов боялись дешевых товаров, сторонники ограничений - дешевой рабочей силы. Американцы признавали ценность труда иммигрантов, но этот труд нельзя было отделить ни от экзотических, крикливых, порой отчаянных тел этих рабочих, ни от религиозных и социальных убеждений, которые они приносили с собой. Не только нативисты боялись за свою страну; ирландские и британские иммигранты из рабочего класса в угольных городах Среднего