на четвертом году пребывания в Индонезии, когда я уже готовился завершать эту бурную и интересную командировку, прорезался вдруг из глубин памяти голос и повелел: исполни голубую мечту своего детства и навести «свой остров», ведь он совсем близко.

Признаюсь, во время работы в Индонезии я был сильно загружен делами в самой Джакарте и побывал лишь на небольшой части островов и провинций. Во время таких поездок много можно было узнать о жизни этой многоликой страны с великим разнообразием укладов жизни и культурных традиций.

Но вот в последние месяцы цель была намечена и при содействии министра кооперации Индонезии Арифина я лечу в сопровождении его советника Авала на перекладных на далекий остров моей мечты, который представляет собой одну из отдаленных и крайне бедных провинций Индонезии с немногочисленным мусульманским населением. Пересекаем Яву и садимся на острове Бали, затем — на острове Ломбок и, наконец, — СУМБАВА.

Сухой, прокаленный солнцем равнинный ландшафт с невысокими горами, в которых, как я узнаю, когда-то водились олени. Сейчас бродят одомашненные лошади. Крупных деревьев мало. Основа жизни людей — сельское хозяйство, но оно в запустении. Есть несколько кофейных и хлопковых плантаций. Выручает прибрежное рыболовство, оно надежно кормит.

Ночуем по моей просьбе в стилизованном под туземные хижины мотеле на пустынном берегу океана. Океан сумрачен и тих. Тихий океан. Странный вид имеет широкая и долгая прибрежная отмель — она темно-серого с металлическим отливом цвета. Это мелкий гранитный песок. Сколько же веков, да что веков, миллионов лет потребовалось, чтобы растереть гранитные скалы почти в пыль?

Но уже ночь. Над океаном нависла луна и проложила свою дорожку по сонной водной глади далеко к горизонту, где мерцают огоньки. Мне объясняют: рыбаки в своих лодках встали на рейд и начинают ночной лов.

Долго спать не мог и еще до рассвета поднялся и вышел к океану. Полнейшая тишина. Гаснут звезды и начинает светлеть край неба. Бреду по плотному песку, по мелководью, долго бреду. Наконец окунаюсь в едва прохладную воду, и она держит меня. Умиротворенно гребу вперед и вперед. Об акулах или каких-то других подводных чудовищах даже мысли нет — так все спокойно вокруг. До рыбаков еще далеко (с берега-то казалось, что не слишком), но я хочу доплыть до них и плыву.

Берусь наконец за край первой попавшейся лодки и заглядываю в нее. Фонарь потух, двое рыбаков, один из них подросток, спят, но мое неловкое цепляние за борт пробуждает их, и они с недоумением рассматривают мою голову. Я знаю Индонезию, это — страна улыбок, я улыбаюсь и говорю им: «Саламат паги» (доброе утро), и вот уже все втроем мы улыбаемся. Они меня спрашивают, откуда я. В ответ я показываю на берег и крохотные силуэты хижин. Они продолжают сонно улыбаться. Спрашиваю: «Икан багус?» (рыба хорошая?), они отвечают: «Кечил» (маленькая), а затем демонстрируют свой скромный улов.

Плыву обратно уже в разгорающихся лучах тропического солнца. На берег вышла из небольшого прибрежного бунгало молодая женщина, неся в руках большую плетенку, высоко на поясе заколола низ платья и лениво, но как-то очень грациозно побрела вдоль берега, догоняя стайки креветок. Наверное, к завтраку. Я также иду завтракать...

Таков «мой остров», остров детской моей мечты. Я очень хотел «открыть» его, и моя мечта сбылась, пусть и пол века спустя...

Летом 1996 года, приехав с женой в Америку на венчание дочери, я жил несколько дней в Питтсбурге, в уютном семейном домике на тихой тенистой улице, где прошли детство и юность Брэда, а затем — на горном курорте в Аппалачах «Хидден велли» и в дачном поселке «Риджвью парк». Раньше я путешествовал только по делу либо для отдыха, всегда по каким-то казенным или общественным местам. Теперь же приехал в гости к родственникам, «своякам».

Год спустя гостил у зятя и дочери в техасском городке Копелл, около Далласа. В самом Далласе рассматривал ту злосчастную площадь, на которой стреляли в президента Кеннеди. Потом дети мои переехали в поисках успешного бизнеса в Сакраменто, столицу Калифорнии, и мы с женой побывали теперь уже в их доме на тихой, завешанной кронами старых кедров и кленов Четвертой авеню. Ежедневно прогуливал по округе братьев Барта и Джеймса, добрейших вислоухих псов прекрасной породы «золотистый ретривер», которые не разлучаются с Брэдом более десятка лет и вступили уже в пору своей глубокой старости.

Калифорния, расположенная на противоположной от нас стороне Земли, отделенная от Москвы одиннадцатью часовыми поясами, нежданно-негаданно стала вдруг для меня местом, где я, подобно стопроцентному американцу, выгуливаю псов и выставляю по средам на улицу баки с мусором, поливаю лужайку, хожу за продуктами в местную лавку. Не перестаю познавать Америку.

И не перестаю спрашивать себя, почему же она так и не стала мне по-настоящему родной. При всем внешнем комфорте я никогда не мог чувствовать в ней себя абсолютно комфортно. Полагаю, что в самой своей основе «американская» жизнь, сильно отличающаяся от нашей, «расейской», не очень ладно скроена, хотя страна процветает и по мощи, как говорится, впереди планеты всей, как к тому еще недавно стремились граждане страны Советов.

Россию, при всей ее расхлябанности и неухоженности, «греет» ее многовековый культурный слой. Порой он смердит, когда ворошат наиболее мрачные страницы российской истории, но все же греет. Только в сравнении я начинаю осознавать, как много значит д ля нас наша многовековая история, история единого православного народа с его менталитетом, традициями, идеалами.

Иначе я вижу жизнь Америки: она мелка, буднична и постоянно дает о себе знать ее тощий культурный пласт. Вроде бы Америка — «плавильный тигель», в котором представители Запада, Востока, Юга и даже Севера могли бы, обогатив друг друга, соединиться в один этнос. Внешне страна действительно как одно целое. Но — не люди в ней. Кучкуются по своим «национальным квартирам», каждая или почти каждая национальность ищет свою нишу, где пытается существовать в более привычной среде своего племени. При всем этом в стране доминирует протестантизм, и протестанты, особенно англосаксы, ревниво оберегают свои главенствующие позиции. А над обществом в целом довлеет финансовое могущество иудейской диаспоры. Конструкция общества такова, что не создается ощущения гармонии, и есть много свидетельств того, что это напрягает общество изнутри, а нестыковки поведения людей разной расы и национальности выливаются время от времени в острые стычки.

Не буду много рассуждать на эту деликатную тему, которая актуальна не только для Америки. Упомяну лишь о своих ощущениях после общения с американцами на уровне, как говорится,