Глядя на большие, до сотни человек, хоры из мужчин и женщин в ярких национальных костюмах, можно было подумать, что это артисты в костюмах крестьян XIX века. Но нет, такие же костюмы оставались на них и после выступления, это была их выходная одежда. У женщин — сложный многослойный сарафан, яркие деревенские платочки, у мужчин — подпоясанные белые рубахи тканого полотна поверх тканых же сермяжных штанов.

Зная выражение «сермяжная правда», я тогда впервые рассматривал грубые сермяжные штаны и не удержался от вопроса, откуда у них такие ткани и одежда. Мне спокойно объяснили, что ткут и шьют по традиции сами женщины, и традиция не прерывается.

Из этих бесед и из рассказов других я понял, что канадские духоборы продолжали отвергать окружающую жизнь, хотя сам факт их приезда в Монреаль на Всемирную выставку можно было считать примечательным.

И еще пара ярких «русских» сюжетов, связанных с Канадой и именно — с Монреалем.

В те интересные годы, особенно после Кубинского кризиса, в бытностью мою советником посольства, несмотря на периодические «заморозки», чаще всего вызываемые соперничеством двух супердежав, СССР и США, советско-канадские отношения развивались по восходящей. Во многом это было следствием дальновидного прагматического подхода к ним правительства либералов во главе с Лестором Пирсоном, пришедшего на смену правительству консерватора Джона Дифенбекера.

Затем эстафету принял новый лидер либералов — Пьер Трюдо, совершивший уже в самом начале своего премьерства официальный визит в СССР (в мае 1970 года). Советская сторона, в свою очередь, подыгрывала такому курсу, независимому от США и порой в пику США, не говоря уже о том, что активные отношения с Канадой были только на пользу нашей стране. Широкую известность получило тогда остроумное высказывание Трюдо о Канаде как «ветчине в середине бутерброда», то есть — между СССР и США. Он указывал пальцем в небо и говорил, что в случае конфликта двух супердержав ракеты, запущенные той и другой стороной, будут пролетать над головами канадцев.

В результате, когда сельскохозяйственные эксперименты Хрущева оставили страну без хлеба, в конце 1962 года в Оттаву был прислан со срочной и секретной миссией по закупке зерна заместитель министра внешней торговли СССР Борисов. Вскоре через Монреаль в советские порты пошли десятки судов с канадской пшеницей, и это стало повторяться каждый год. Несколько зим подряд советские сухогрузы первыми взламывали весенний лед реки Святого Лаврентия, пробиваясь к Квебеку и Монреалю.

А в 1967 году, как уже отмечалось, Советский Союз был одним из крупнейших участников Всемирной выставки в Монреале. К этому событию было приурочено открытие первой советской пассажирской пароходной линии на Северную Америку по маршруту Ленинград — Монреаль. Еще ранее Аэрофлот начал регулярные полеты на Монреаль.

В эти годы активно, если не сказать, бурно осуществлялись культурные обмены. Это были не столько обмены, сколько нашествие прекрасных советских художественных коллективов и выдающихся мастеров культуры, ангажируемых предприимчивым американцем Солом Юроком у министра культуры Е. А. Фурцевой и «заодно» нередко («чтобы оправдать дальнюю поездку») забрасываемых в Монреаль, Торонто, Ванкувер, другие центры канадских провинций.

Ключевую роль во всем этом играл монреальский импресарио Николай Федорович Кудрявцев, не просто русский, а по виду и поведению настоящий «русский барин», проживший после революций в России много лет в Париже и получивший там за заслуги в области культуры «розетку» члена Почетного легиона, но осевший на склоне лет в Монреале.

С Николаем Федоровичем я многократно в течение пяти лет вел переговоры об условиях гастролей, не раз бранился из-за этого в аэропорту или за кулисами великолепного культурного центра «Плас дез Ар», где чаще всего выступали советские артисты, бывал у него дома...

Словом, мы хорошо знали друг друга, а наши отношения всегда были неизменно уважительными и добрыми. Хотя и не слишком откровенными: мы оба помнили, что принадлежим к разным системам. О своем прошлом с советскими официальными лицами Николай Федорович предпочитал не говорить, и я это вполне понимал.

Не буду перечислять всех советских знаменитостей, выступавших в те годы в Канаде. Среди них — Святослав Рихтер, Давид Ойстрах, Мстислав Ростропович, один и вместе с Галиной Вишневской, Майя Плисецкая, Сергей Образцов со своим театром, Игорь Моисеев с ансамблем, ансамбль «Березка», Московский цирк с Юрием Никулиным, Московский мюзик-холл (был такой)... Перечень занял бы целую страницу.

Всех их импресарио Кудрявцев опекал лично, после первого выступления — устраивал ужин или прием. Он хорошо знал порядки Министерства культуры СССР, обычно раз в год летал в Москву, порой с С. Юроком, сторговывать контракты и «утрясать» условия. При этом он всегда входил в положение артистов, получавших мизерные валютные «суточные», которые приходилось жестко экономить, чтобы купить «тряпочки» и сувениры.

Он знал случаи, когда танцоры ансамбля падали в голодном обмороке на репетиции. Не раз ему приходилось «разбираться» с владельцами местных гостиниц, когда отключалась электросеть, потому что артисты пытались готовить пищу в своих номерах на привезенной в багаже электроплитке. Он не ругался и не мелочился, а выбирал гостиницы, где в номерах были закутки для приготовления пищи («китченет»). Не раз он говорил мне, что не позволит русским позориться, он не такой жадный, как Юрок. О последнем Николай Федорович обычно отзывался с уважением, но однажды в сердцах бросил: «Этот... опять меня надул!»

Я редко видел его жену Ольгу, которая была немногим моложе его (сам-то он родился в конце прошлого века). Пару раз они принимали меня в своей квартире. Держалась она холодно и говорила мало, так что в основном мне пришлось разглядывать старые фотографии в гостиной. Я знал только, что в молодости она была балериной, и звали ее — Ольга Липковская.

Однажды, в 1966 или 1967 году, Кудрявцев привез в Монреаль известный украинский танцевальный ансамбль под руководством Павла Бирского, и после первого и очень успешного выступления в «Плас дез ар» за кулисами был устроен импровизированный прием.

На этот раз Кудрявцев пришел за кулисы с женой и начал знакомить ее с Бирским. Последний после нескольких приветственных фраз, которыми они обменялись (разумеется, по-русски), стал пристально всматриваться в собеседницу и вдруг с неповторимым одесским акцентом воскликнул: «Липочка, а не с тобой ли я танцевал в одесском оперном театре в сезон 19-го года?» Последовала долгая пауза, а затем — радостное изумление Ольги Липковской. Она тоже вспомнила своего давнего партнера.

Не буду утомлять вас долгим рассказом о Николае Федоровиче, очень типичном, очень русском человеке, хотя почти вся