завершен, ноги у егеря подкосились и он начал падать. Джербер едва успел его подхватить. Положил на пол. Приподнял ему голову, осмотрел, пытаясь понять, все ли с ним в порядке.

Туманная пелена, застилавшая глаза, рассеялась.

– Боже правый!.. – воскликнул лесничий. Боль в руке сразу привела его в чувство. – Но что… – Вопрос замер у него на губах.

– Все хорошо, – сказал гипнотизер, помогая ему сесть.

– Голова кружится, – пожаловался егерь.

– Дышите глубже, это скоро пройдет.

Лесничий ошеломленно смотрел на свою обожженную руку.

– Я и был, и не был здесь… Не знаю, как объяснить… Я себя чувствовал…

– В чьей-то власти, – закончил за него психолог, давая понять, что может в точности определить все его ощущения.

– Вот именно: кто-то направлял мое тело, а я лишь присутствовал. Это ужасно.

Джербер осмотрел ожог: как ни странно, ничего серьезного. Но слова егеря отвлекли его.

– Он был здесь… – начал тот припоминать. – Был здесь, – повторил с натугой, пытаясь сглотнуть застрявший в горле ком.

Джербер понял, что речь идет о сказочнике.

– Вы помните, как он выглядел?

Безухий в задумчивости покачал головой:

– Вижу, как он ходит по комнате, но помню только черную тень… – Потом указал на стену и спросил недоверчиво: – Это правда я нарисовал?

Тогда и Джербер взглянул на рисунок. И ему тоже не верилось, что это правда. На стене был изображен кошмар. Дом без дверей, с единственным окном. За этим окном – две фигуры без лиц. Одна повыше, другая пониже.

Орк и мальчик.

24

Отец Джербера был первым, истинным улестителем детей. И только детям было позволено называть его синьор Балу или синьор Б. Именно для них он превратил свой кабинет в «Книгу джунглей» и гипнотизировал их, давая послушать «Простые радости» на старой виниловой пластинке, которую заедало на втором припеве. Но в этом и заключался трюк: шорох иглы, которая постоянно попадала в одну и ту же бороздку, становился провожатым в темноте, – следуя за ним, маленькие пациенты соскальзывали в транс, даже не замечая этого.

Отец передал сыну свои знания.

Но чтобы понять, каким образом Пьетро избрал профессию отца, что его сподвигло на это, необходимо оговориться: существовало два различных синьора Б. Одного – худого как щепка, немного неловкого, симпатичного – помнила вся Флоренция. Все знали, что зимой он носит потрепанный плащ фирмы «Burberry», а летом ужасные коричневые сандалии. Каждого встречного зовет по имени и приветствует широким жестом руки, словно рисуя в небе невидимую радугу. Вечно беспечный и растрепанный, держит в карманах разноцветные воздушные шарики и леденцы «Роксана», чтобы одаривать и угощать всех подряд. Вдовец с вечной улыбкой на устах, растящий в одиночку маленького сына, который вряд ли сохранил какие-либо воспоминания о матери. Все его обожали, особенно пациенты, и Пьетро никогда это не удивляло, отец вполне этого заслуживал.

Но они не знали другого синьора Б.: того, каким он являлся исключительно сыну.

Человека, который у себя дома замыкался в необъяснимом, нескончаемом молчании. Неспособного на какое-либо проявление чувств. Ни поцелуев, ни ласки. Того, кто заставлял маленького Пьетро чувствовать себя скорее сиротой без матери, чем сыном своего отца. Того самого синьора Б., душу которого до самой кончины раздирала печальная тайна; того, кто освободился от нее с последним вздохом, омрачив сыну все дальнейшее существование. Пьетро так и не простил его. Тем не менее был благодарен за перенятые у него умения. Ибо все дело было в этом.

В даре.

Он поступил на факультет психологии без особого призвания, просто чтобы отец не ополчался на него, как делал всегда, что бы Пьетро ни выбрал. Уверенный, что тут отцу будет нечего возразить, Пьетро намеревался главным образом выиграть время, осознать, не торопясь, чего он на самом деле хочет добиться в жизни. Он не собирался продолжать семейную традицию, поэтому учился спустя рукава.

В конце третьего курса, однако, произошло событие, которое все изменило.

До тех пор Пьетро и слыхом не слыхивал о гипнозе. Насколько он знал, синьор Б. был просто детским психологом, иногда сотрудничал с судом по делам несовершеннолетних и принимал пациентов в фантастическом мире из папье-маше. Его специальностью было притворство. И правда, лишь мистификатор мог убедить всех, будто способен излечить хрупкую психику страдающих детей, в то время как не был в состоянии проникнуть в душу своего единственного наследника. Притворством была любовь к сыну, притворством – все его методы: Пьетро Джербер не испытывал к отцу ни малейшего уважения. Изучая психологию, он никогда не интересовался специализацией отца, поэтому даже не подозревал, чем тот занимается на самом деле.

Это открылось ему одной летней ночью.

Чья-то рука растолкала его, вырвав из сна.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал синьор Б., выбивая у сына почву из-под ног. И правда, каждое произнесенное слово ошеломляло: и то, что отцу требовалась поддержка, и то, что он просит помощи именно у Пьетро. Но суровый тон, каким отец произнес эту фразу, исключал любые возражения или замечания. Так что, не требуя дальнейших разъяснений, Пьетро вскочил с кровати и поспешно оделся.

Чуть позже оба сели в машину и выехали из Флоренции. Синьор Б. вел автомобиль, не говоря ни слова, но это для сына уже не было новостью. Однако его поразила фраза, которую отец произнес перед тем, как умолкнуть:

– Меня вызвала Бальди.

Если речь шла об официальном поручении, зачем нужно его присутствие? У него нет никакого опыта, к тому же он не сдал и половины экзаменов по курсу и мог остаться на второй год.

И все-таки отец пожелал взять его с собой.

К часу ночи они приехали на старинную виллу, затерянную в полях Гарфаньяны, окруженную скульптурами в неоклассическом стиле. Перед домом стояли полицейские машины. Голубой бант, гордо красовавшийся на воротах, показывал, что в доме новорожденный. Молодые родители принадлежали к луккской аристократии: люди высокой культуры, владельцы несметного состояния. Они пребывали в отчаянии: днем их маленький сын исчез из колыбельки, в которой спал; кто-то унес его непонятно куда, по неведомой причине. С течением времени, однако, зародилось и окрепло ужасное подозрение, что за произошедшим стоит его шестилетняя сестренка. Вот зачем судье Бальди понадобилось вмешательство синьора Б.

Пьетро никогда не забудет сцену, при которой ему довелось присутствовать той ночью.

Он видел, как отец сел рядом с девочкой и ввел ее в транс, включив на проигрывателе старую песенку из мультфильма Уолта Диснея. Когда девочка погрузилась в себя, дал ей лист бумаги и пастельные карандаши. Потом ласковыми словами, выверенными фразами убедил показать, где сейчас находится