— Я его, разумеется, навещу. Но не ты.

Я ощутила всплеск раздражения, хотя он был прав. Здесь я не врач, а не врачи не навещают больных знакомых. Все это я знала прекрасно, как знала и то, что говорилось в инструкциях команды проекта об этом этапе миссии.

Раздражало меня то, что о грядущей встрече с Генри я узнала в тот миг, когда пришло письмо, сообщившее об ее отмене. Я столько дней просидела, гадая, куда он запропастился, тогда как Лиам все знал, но ввести меня в курс дела не удосужился. Бывают минуты, когда замкнутость приобретает флер недружелюбия. Проявлялось это не только в его нежелании рассказывать о себе, но и в том, что он, казалось, был готов в любой момент надеть новую личину, как в тот первый вечер у Генри. В том, как он представлялся исконным британцем, хотя не был им. Он актер — или когда-то был им, — и мне, вероятно, стоило бы ожидать от него определенной изворотливости. Но меня это не устраивало: я его коллега и заслуживаю лучшего понимания, что он за человек на самом деле.

— Верно, это я и имела в виду, — наконец сказала я. — Только постарайся подметить все детали. Какого цвета его кожа. Спроси, как у него с аппетитом и перистальтикой. Не ел ли он чего-нибудь необычного. Проверь, нет ли жара. Посчитай пульс.

И здесь, возможно, крылась еще одна проблема. Лиам успешно вжился в роль джентльмена, но сумеет ли он войти в комнату больного и убедительно изобразить врача?

В 1815 году мало что знали о болезнях и устройстве человеческого организма, поэтому для того, чтобы сыграть доктора, достаточно было лишь принять задумчивый вид, почесать подбородок, обронить пару уместных фраз на латыни или греческом — врачи, как джентльмены, получали классическое образование. Нас ознакомили с положением дел в медицине в то время, с учением о соках — остаточным наследием Галена[17]. В теории Лиам был отлично подготовлен к этому этапу миссии: ему просто нужно было вести себя как подобает врачу и ждать, пока Генри поправится, поскольку это в конце концов и произойдет.

Знать, что ему будет очень плохо и что я никак не смогу облегчить его страдания, тоже было не очень приятно.

Лиам, с вызывающим спокойствием поедавший ветчину, так мне и не ответил.

— Ты все запомнил? — не выдержала я.

— Запомнил.

— Перечисли еще раз.

Он подлил себе кофе.

— Цвет кожи. Аппетит. Пищеварение. Что он ел. Жар. Пульс.

— И прощупай его живот, если представится возможность. — Врачи, будучи джентльменами, не прикасались к своим пациентам; задействовать руки было сродни ручному труду, не господским делом. Некоторые представители профессии уже начали оспаривать эту идею, но истинная научная революция в медицине по-прежнему находилась в самом зачатке.

Лиам бросил на меня озадаченный взгляд.

— Сомневаюсь, что за сегодня мы достигнем такого уровня доверия.

— Просто держи это в уме.

— И что я должен в животе найти?

— Что-то из ряда вон, — сказала я, подавив стон раздражения. Неужели команде проекта так сложно было подыскать врача с актерским опытом? — Уплотнения. Болезненность. При перкуссии — глухой звук там, где должен быть…

— При перкуссии?

На сей раз стон я сдерживать не стала.

— Иди сюда, покажу. — Я пересекла комнату и улеглась лицом вверх на козетку возле двери. — Подойди и встань на колени. Сюда. Нет. Постой.

Вспомнив, что на мне корсет, сквозь который вряд ли что-то можно нащупать, я встала и знаком велела Лиаму занять мое место; его глаза расширились, но он повиновался. Его синий сюртук распахнулся, открыв моему взору бежевый жилет, надетый поверх белой рубашки, а я присела на край козетки и, наклонившись над ним, положила руки на его поджарый пресс. Было приятно снова побыть врачом, пусть даже недолго.

— Сначала прощупай все легонько — вот так, затем — надавливая чуть сильнее, руки держи вот так. Но на сами руки не смотри. Следи за его лицом. Если надавишь туда, где больно, его лицо об этом скажет. Если такое случится, запомни, что это за место, — потом мне расскажешь.

Вопреки собственной рекомендации я смотрела на руки, но потом подняла взгляд — и заметила золотистые искры в радужках его глаз, оценила ширину его плеч и ощутила слабый аромат лаврового мыла, кофе и ветчины. Он лежал не шевелясь — только грудь чуть поднималась и опадала в такт дыханию — и хранил непроницаемое выражение лица, но я чувствовала — как чувствует любая женщина, — что его внимание было сосредоточено на мне. Занервничав, я отняла руки и быстро встала. Ну и день — чем дальше, тем хуже.

— Хотя вряд ли тебе выпадет шанс такое проделать, — сказала я и подошла к окну.

Комната для завтраков находилась в тыльной части дома, и вид из нее открывался на чахлый садик и задние дворы соседних домов.

— Вряд ли, — эхом откликнулся он и тоже быстро подошел к окну — но я на него не смотрела.

Он что, вообразил, будто я украдкой делаю ему чувственные авансы? Уж поверь, подумала я, такое ты ни с чем не спутаешь.

— Пока что просто собери анамнез. О, и спроси, нет ли у него ночных приливов, одышки, покалывания в конечностях. Нет ли головной боли, слабости, рвоты, не помутилось ли зрение. Нет ли боли при поворотах головы или затрудненного глотания. Не потемнела ли у него моча, не изменился ли вид стула. И зуд! Спроси, нет ли зуда.

— Какую болезнь ты у него подозреваешь? — В голосе Лиама прозвучала такая паника, что я засмеялась.

Тут в комнату вошел Роберт и принялся убирать со стола, и наш разговор на этом закончился.

Настал полдень, и Лиам отправился исполнять свою медицинскую миссию, а я осталась бесцельно слоняться по дому. Я уже провела утреннее совещание с миссис Смит, и Грейс давно уложила мне волосы и помогла с нарядом. На меня свалилась масса свободного времени — безделье плохо сочеталось с беспокойным умом. Стоя у окна в гостиной и глядя на улицу, я думала о бесполезной трате человеческого капитала, к которому теперь могла причислить и себя. Служанка, мать, модистка, швея, домохозяйка, повитуха, торговка рыбой или пивом, трактирщица, шлюха — вот и весь набор возможностей, не считая актрисы или писательницы. Но ведь сопоставимое количество умных, трудолюбивых женщин существовало во все времена: человеческая суть не менялась так быстро. Как они с этим мирились, как в большинстве своем сохраняли рассудок?

Время, проведенное здесь, нисколько не приблизило меня к ответу на этот вопрос. Я взяла шитье и села у окна. Я бы с радостью отдала всю эту работу в руки портных и заплатила им за это, но мне нужно