А во-вторых, Ирка поняла, как это выглядит, когда находишь своего человека.

Когда ничего не зная о тебе, он говорит знаковые для тебя вещи.

Когда вдруг понимаешь, что вы — две половинки одного целого. Вы — нашлись.

Ирка беззаботно болтала с Авророй, чесала за ухом запрыгнувшую на колени кошку, смотрела, как преображается веранда, и гнала мысли о том, что с Вадимом на двоих у них остался всего один день.

27

— Я заказал билет, — сказал ей Вадим в обед. — Точно не хочешь поехать со мной?

— Конечно, хочу, — Ирка развела руками. — Но ты знаешь, что я тебе отвечу.

Безмятежную субботу сменило воскресенье, уже отравленное близостью понедельника.

А в понедельник Воскресенский улетел, и, словно забрал с собой хорошую погоду — пошёл дождь со снегом.

Вечером они попрощались. Без слёз и истерик, можно сказать, буднично, словно он, как всегда, пошёл домой и завтра они снова увидятся.

С утра, едва улетело её последнее сообщение и его самолёт оторвался от земли, зарядил проливной дождь, превратив сухие улицы в реки грязной воды.

К обеду мягкими рыхлыми хлопьями повалил снег.

Осипшим голосом отвечая на звонки, Ирка смотрела, как за окном лето резко сменилось зимой, и ждала Воскресенского-старшего, который на работу пока не явился.

Нет, она не расхотела сказать ему про Вадима, про аварию, про всё, что она думает о нём, как об отце и даже, если потребуется, перегрызть глотку его жене. За Вадима она была готова перегрызть глотку любому, просто пока ей не дали повод.

Как она ни сопротивлялась и себя ни уговаривала — не любить его было сложнее, чем любить.

И она любила.

— Одевайся, поедешь со мной, — сказал ей владелец компании «Гедеон» с порога, стряхнув с густых коротко подстриженных волос снег.

— Как скажете, — буркнула Ирка, натягивая короткую кожаную куртку поверх длинной тёплой толстовки с капюшоном.

Конечно, она не спросила, куда они едут. Но не могла не заметить ни его задумчивость, ни залёгшие между бровей две симметричные хмурые морщинки, ни то, как нервно, резко, даже опасно он ведёт машину, сбрасывает звонки, не желая говорить.

Когда машина остановилась у центрального парка и Воскресенский, посмотрев на часы, решительно пошёл вниз к набережной по широкой лестнице, Ирка молча пошла следом.

Под ногами хлюпала снежная жижа. В лицо летел снег.

Они остановились у билетных касс — единственные посетители заснеженного парка, не считая двух женщин с колясками, но эти гуляли в любую погоду — здоровье ребёнков превыше всего.

Борис Викторович кому-то звонил, смотрел на часы, злился.

— Мы кого-то ждём? — спросила Ирка. Короткая куртка была не самой лучшей защитой от непогоды.

— И этот кто-то, чтоб его, стоит в пробке, — заботливо отряхнул Воскресенский снег с её плеч, натянул поглубже капюшон. — В общем, опаздывает.

— Может, вернёмся в машину? — поплотнее обхватила она себя руками, подозревая, что сляжет завтра окончательно, если ещё и ноги промочит.

— У меня есть предложение получше, — показал Воскресенский на медленно вращающееся колесо обозрения. Снова посмотрел на часы, потом на кассы.

— Десять минут круг, — вернулся он с билетами. — И, если засранец не успеет, его проблемы, ждать не будем. Дел сегодня невпроворот.

В закрытой кабинке и правда оказалось теплее. И суше. И ветер не задувал. И снег не шёл.

— Держи-ка, — щедро снял с себя пальто Борис Викторович и завернул в него Ирку.

Она ни разу не каталась на новом колесе обозрения в стеклянной кабинке. А со старого помнила шаткие креслица, ненадёжный ремень и тошноту, что вызывал у неё вид сверху.

— Боишься высоты? — догадался Воскресенский, когда, закутавшись в его пальто, она сползла пониже на мягком диванчике, стараясь не смотреть по сторонам.

В кабинке, что даже не шелохнулась, когда он по ней ходил, диванчиков было два, напротив друг друга, широких, новеньких, приятно пахнущих химией и свежей уборкой, как в салоне новой машины.

— Не боюсь. Ни высоты, ни змей, ни пауков. Ни бога, ни чёрта. Просто голова кружится.

— Хм… — мрачно усмехнулся Борис Викторович. — Значит, ни бога, ни черта? А так и не скажешь. Красивая, умная, с характером. Кто-то из них за тобой явно приглядывает. Только кто?

Ирка пожала плечами.

— Говорят, господь любит атеистов — они не грузят его своими проблемами.

— Справедливо, — снова хмыкнул он и отвернулся к стеклу.

Из-под ног медленно уходила земля, люди и здания становились всё меньше, река — всё шире, всё безбрежнее, расстилаясь до горизонта. Лёд ещё не прошёл, но в прогалинах уже чернела вода.

— Это что за?.. — оторвался от созерцания окрестностей Воскресенский, когда, немного не добравшись до крайней верхней точки, колесо вдруг вздрогнуло и остановилось.

— Э-э-э… — оглянулась по сторонам Ирка. И сначала подумала, что ему показалось, но потом поняла — нет, колесо действительно стоит. Она посмотрела на лампочку, что до этого казалась ей солнечным бликом на потолке. Блик исчез. — Такое ощущение, что вырубили свет.

— Погоди-ка, — достал телефон Борис Викторович. — Сёма, что за хрень у тебя тут происходит? — коротко объяснил он ситуацию в трубку.

Неизвестный Ирке Сёма, видимо, обещал разобраться и перезвонить.

Так и сделал, спустя несколько беспокойных минут ожидания в замершем колесе обозрения.

Ирка обратила внимание, что свет погас на всей территории парка, насколько та просматривалась сквозь снег, и собеседник Воскресенского подтвердил её опасения.

— Авария? На электросетях? — переспрашивал Воскресенский. — А какой-нибудь аварийный генератор или хрен знает, что у вас предусмотрено на этот случай?.. Да уж будьте добры, запустите. Я не могу просидеть здесь весь день… Да, жду, — отключился он и посмотрел на Ирку. — Согрелась?

— Да, спасибо!

— Сиди, сиди, — жестом остановил он её попытку снять пальто. — Похоже, мы тут надолго.

28

Борис Викторович снова посмотрел на экран телефона, видимо, собирался ещё кому-то позвонить, полистал список пропущенных звонков.

— А Сёма это?.. — спросила Ирка.

— Тот, с кем мы должны были встретиться. Владелец этого грёбаного колеса, — ответил Воскресенский, не отрывая глаз от телефона. — У них с арендой возникли проблемы. Вот, хотели встретиться на месте, обговорить, посмотреть.

— Ясно,