лице, особенно после запрещённого приёма «бровки домиком». Но, к счастью, ведьмочка попросила избавиться только от щетины, и он тут же соскрёб её розовым одноразовым станком в её ванной.

Термометр показал немилосердные тридцать восемь и два. И сил у его бедной больной девочки осталось только на то, чтобы принять таблетку, которую посоветовали Вадиму в аптеке, запить горячим напитком, что предложили там же, и кивнуть, когда Воскресенский спросил: «Я останусь?»

Он обнял её поверх одеяла, согревая своим теплом, и говорил.

Говорил-говорил-говорил. Обо всём на свете. О всяких глупостях. О себе.

Она попросила, он согласился: о себе, так о себе. Главное, что она слушала. Не прогнала, не отвернулась, не поверила всему, что ей наболтали.

— С Анфисой там действительно вышло некрасиво, — болезненно поморщился Вадим.

— Она тебе нравилась? Ты был влюблён? — гладила Ирка вены на его руке.

— Думаю, да. Тогда мне особо сравнить было не с чем, я всё принимал за влюблённость, любое шевеление в штанах. Но наши отношения — скорее, это было закономерно и предрешено, чем осмысленно. Она была самая красивая девчонка в лицее. Кто ещё должен быть с ней, если не самый популярный в лицее парень? — улыбнулся Вадим.

Они вместе решили поступать в Питере, вернее, Анфиса решила — Воскресенского в Санкт-Петербурге никто не ждал, и ни один вуз не приглашал. Но тогда он не думал, что это тупо — упустить свой шанс учиться в Бауманке или МГУ из-за девчонки. Он был настолько самоуверен, что и за шанс это не посчитал, принял как само самой разумеющееся. И определённо был влюблён, раз не задумываясь полетел бы с ней куда угодно. Но, увы, влюблённость прошла.

24

Вадим хорошо запомнил момент, когда вдруг почувствовал, что смертельно устал от капризов Анфисы, её бесконечных требований, повелительного тона, обиженно надутых губ. Устал настолько, что сказал: всё, хватит, мы расстаёмся. И ушёл, хлопнув дверью.

— Наверное, не надо было её бросать накануне выпускных экзаменов, — вздохнул он. — Вместо того чтобы готовиться, она целыми днями плакала и сдала плохо. Никуда не поехала, поступила в городе, лишь бы куда-то поступить. Уже на первом курсе выскочила замуж, родила, развелась, в универе после академа так и не восстановилась. Потом второй брак, второй ребёнок.

— Ну, это её выбор. Не думаю, что ты должен был губить свою жизнь ради капризной принцессы, — сказала Ирка. — Особенно при таком потребительском её к тебе отношении. Вместо того чтобы поддержать с Бауманкой, тянула тебя в Питер. Вместо того чтобы реально оценить твой талант и возможности, пыталась их обесценить. И вместо того, чтобы в тебя верить, предпочла тешить своё самолюбие и пользоваться. Парень, что мог выбрать любую, выбрал её — у неё прям голова закружилась от успеха. Но в том, как она распорядилась своей жизнью, твоей вины нет. Моя подруга, например, тоже была отчаянно и безнадёжно влюблена. И он поступил с ней ещё хуже.

— Ещё хуже? Это как? — удивился Вадим.

— Сказал: «Отвали!» при всех.

— Ну… грубо, конечно, но зато честно.

— Нет, это не честно. Это по-свински. И это жестоко. Гад! До сих пор не могу ему простить это «От-ва-ли!» — передразнила она. — Представь, что было с её самооценкой. Как она переживала. Сколько слёз пролила. Но тем не менее это не помешало ей поступить в медицинский, и замуж выйти удачно, и даже благополучно о нём, засранце, забыть. Так что, знаешь…

— Это про твою подругу Аврору?

— Да. Про неё и про Петьку. Она была влюблена в него.

— А Петька всю жизнь любил тебя?

— Ну почему же любил? — хмыкнула ведьмочка.

«Чёрт, ну да, ведь до сих пор любит», — согласился Воскресенский.

— Это не оправдывает то, как он обошёлся с Роркой, — усмехнулась она. — Но и не делает его плохим человеком. Он хороший, — она погладила Вадима по руке, словно успокаивая. — Если что, он учится в мореходке во Владивостоке. Его здесь нет. Не переживай. Я ездила проверить его бабку, она что-то чудит последнее время.

Вадим благодарно прижался губами к её ещё горячему виску.

Что её Петька за семьсот пятьдесят километров, ещё и в военном учебном заведении, откуда просто так не вырвешься — дисциплина, устав, режим — и правда придавало оптимизма.

Не то, чтобы Вадим считал его соперником или собирался с ним драться (будь Северов у ведьмочки на первом месте, Вадима бы здесь не было), но отдавал себе отчёт, что им вдвоём в её жизни не место: или Вадим, или её друг Северов — иначе никак.

Иначе Воскресенский не согласен.

И знал, что ни один из них без боя не сдастся. Петька — особенно. Не зря она столько о нём говорит. Не зря он столько лет рядом.

Драки не избежать. И хрен его знает, чем она закончится, и кто победит. Мужики в её жизни были и до Вадима, но Северов… Северов такой один. И Вадим прекрасно это понимал.

— Расскажи мне о нём, — поправил он одеяло, укрыв Ирку потеплее.

Она засмеялась.

— А я сейчас что делала?

— Расскажи мне о нём и о себе.

— Его бабка нагадала, что я выйду за него замуж, — она сладко зевнула и закрыла глаза.

Вадим улыбнулся: напрасно он думал, что она собиралась его щадить. Как бы не так!

— Конечно, хитрая карга соврёт — дорого не возьмёт. И гадалка из неё, как хрен из ваты. Но если хочешь — расскажу. Мы познакомились в пятнадцать лет… — начала она.

Рассказала про трагедию, что произошла с его родителями. Предупредила, что при Авроре они про Северова не говорят — совсем, никак, — чтобы Вадим, если что, не проболтался. Вспомнила, как изводила Петьку в школе, а тот только улыбался в ответ.

Вадим очень красочно себе представил, как первый раз Северов её поцеловал, и чем в итоге закончилось их жёсткое противостояние. Чем каждый раз заканчивалось, когда они оставались одни...

Нет, Ирка не призналась. На его допрос: «Он был твоим первым, да?» лишь рассмеялась, не ответив ни «да» ни «нет». Но что-то было в её смехе, из чего Вадим понял: угадал. Всё у них с Северовым было. Как она там сказала? Всё и ничего?

Да, возможно, что-то Вадим додумал, но он люто завидовал Северову, что тот знал