Шрифт:
Закладка:
Кейтсби улыбается, и я тоже улыбаюсь. В этой улыбке нет радости, но есть решимость. И это все, что я могу вложить в улыбку сейчас. Или смогу когда-либо еще в жизни.
* * *
Когда Йори убирает святыни — на этот раз их запирают в погреб, чтобы потрафить мне, — Кейтсби зовет Райтов.
— Достали? — спрашивает он.
Джон передает Кейтсби стопку пергаментных листов. Полная копия «Двенадцатой ночи». Даже я не видела их за сценой во время репетиций, а они переписывали пьесу слово за словом. Я понимаю это сразу по положению строк на страницах, которые я видела в гримерной «Глобуса» сотни раз.
Кейтсби с отвращением перелистывает страницы.
— Сплошное подстрекательство.
Когда я впервые услышала про пьесу, Шекспир сказал, что создан раздвигать границы. Интересно, знает ли он, насколько это верно?
— Нам понадобится копия для каждого, — продолжает Кейтсби. — Каждый из нас должен выучить все реплики, все выходы, все сцены. Мы должны знать все назубок, раз уж от этого зависит наш план. Кстати, о планах… — Кейтсби шарит рукой под креслом и достает свиток пергамента. Демонстрирует его всем: это нарисованная от руки карта Миддл-Темпл-Холла, где будут ставить пьесу для королевы.
— От пьесы зависит время действия, — говорит Кейтсби, — а на карте видно место. Мы должны выучить ее точно так же. Все двери, окна, коридоры, комнаты, переходы и ступеньки. Спасибо Уинтеру и Перси, которые провели в Миддл-Темпле всю неделю, представляясь студентами и собирая сведения. К счастью для нас и нашего плана, охрана там не на высоте. Мы смогли узнать все нужное без лишних осложнений.
Несколько минут мы рассматриваем карту. Четыре комнаты, одна дверь, два коридора; одна пьеса, один заговор, один нож и королевская смерть.
— В большом зале, разумеется, будет устроено представление. — Кейтсби постукивает по пергаменту. — Но что будет в комнате принца, комнате королевы и зале парламента? — Он обращается к Райтам. — Полагаю, там будут гримерные. Знаете ли вы, для чего и кого предназначены эти помещения?
— Пока нет, — отвечает Крис. — Зал парламента больше всех, а комната принца наиболее удалена. Думаю, Бёрбеджу и его друзьям отведут комнату принца. В «Глобусе» у них свои гримерные, вряд ли они захотят от них отказаться.
— Хорошо. Делайте все возможное, чтобы это не изменилось. Из зала парламента есть прямой выход в большой зал, а также в сад и во двор с фонтаном. Оттуда не более четырехсот футов до реки. Королева будет сидеть спереди и по центру, как можно ближе к сцене. Выясните, где устроят сцену: напротив входа или посередине зала. Нам нужно знать, где именно окажется королева, кто будет сидеть рядом с нею и за нею. Где поставят охрану? Скорее всего, у каждой двери, но что насчет окон? Будет ли охрана снаружи? Мы должны с точностью до человека знать, кто и где окажется. Это необходимо для безопасного беспрепятственного ухода.
— Выясним, — кивает Крис Райт.
— Добудьте эти сведения в течение недели, и начнем планирование. А пока стоит обратить внимание на пьесу и выбрать самую подходящую сцену.
— Я думала о конце пьесы, — говорю я. — Пятый акт, сцена первая.
Кейтсби открывает пьесу, находит нужную сцену и быстро проглядывает страницу.
— Это сцена битвы, — продолжаю я. — В ней почти все актеры выходят на сцену, в том числе юноша, который играет моего близнеца. На сцене будет шумно, так что это позволит отвлечь внимание. Мне нужен только удобный момент, чтобы отделиться от остальных, добраться до королевы, вытащить кинжал и перерезать ей горло.
Я помню, как это делалось в Ланхерне во время весеннего забоя. Люди отца перерезали горло двухсотфунтовым свиньям одним движением.
Кейтсби и Том Первый переглядываются.
— Я знаю, у вас хорошее образование, — осторожно произносит Кейтсби. — Но я полагаю, что оно не затронуло искусство фехтования.
Я молчу.
— Думаю, нет, — пожимает плечами он. — Ричард мыслил прогрессивно, но вряд ли даже он видел смысл в преподавании этого искусства женщине. — Я не успеваю оскорбиться, потому что Кейтсби продолжает: — Перси — отличный фехтовальщик. Он научит вас всему необходимому.
Тоби
Трактир «Русалка», Лондон
7 декабря 1601 года
Как и в прошлый раз, когда я ходил в этот трактир с друзьями Бёрбеджа, они сразу занимают здесь главенствующее положение. Заполняют большую часть зала, получают стол, который до того был занят, и полное внимание хозяина. Людей не меньше, чем в наше предыдущее посещение, хоть заведение и неприглядное. Воздух спертый, оштукатуренные стены пожелтели, очаг выкрашен в зеленый, столы и стулья разрозненны. Я не могу сообразить, почему этот трактир так любят, но народу становится все больше. Наконец я понимаю, что люди приходят смотреть на нас. Точнее, на Бёрбеджа. Он это знает, остальные тоже знают и упиваются этим.
Бёрбедж восседает во главе стола, а артисты занимают привычные места вокруг. Свободные стулья остаются в дальнем конце, подальше от двери и всеобщего внимания. Мы пробираемся туда: я, несколько актеров и рабочих. Репетиция только что закончилась. Почти все разошлись по домам, но кое-кто принял грубоватое предложение Бёрбеджа сходить в его любимый трактир. Я хотел отказаться, но услышал, что Томас Алар согласился.
— Почему мы снова тут торчим? — Алар барабанит пальцами по столу. Не знаю, к кому он обращается, потому что смотрит он на Бёрбеджа. — Потому что нас пригласили? Не знаю, правда, зачем, мы все равно сидим в заднице. — Алар сдавленно фыркает, и я понимаю, что догадался о причинах его волнения.
Помимо меня и Кита, он единственный новичок, играющий одну из главных ролей — Оливию. Остальные достались «Слугам лорда-камергера». И он хочет, чтобы к нему относились соответственно, а не оттесняли в угол. Это многое о нем говорит. И о том, как с ним обращаться.
— Надо бы заказать всю выпивку, и все блюда тоже, и все на его счет записать, — продолжаю я. — Нечего засовывать нас в угол. А если он ничего не поймет… — поднимаю я руку, привлекая внимание служанки. Бёрбеджу и его друзьям уже принесли пиво, а к нам даже не подошли, — наша месть будет сладка.
В ответ я получаю одобрительную улыбку. И смех когда приносят все, что я заказал. Тарелки с устрицами, миски с лопатками гороха и орехами, сушеные фрукты и бесконечные кувшины эля. Я довольно смотрю, как Алар наполняет свою кружку. Завтра репетиция, но сегодня я не буду предлагать ему пить помедленнее.
Несколько минут проходит за ленивой беседой, едой и выпивкой. Алара тяжело разговорить, он не слишком общителен. Есть в нем что-то звериное. Он быстро впадает в меланхолию, особенно если выпьет. Я замечал это оба раза, когда следил за ним. Я придумываю, как втянуть его в разговор, но тут Бёрбедж встает, вытягивается во весь рост — шесть футов сплошной гордыни — и делает могучий глоток. Потом ставит кружку, достает монету и поднимает ее вверх. Это служит сигналом, потому что остальные актеры, кроме нас, новичков, замолкают. Люди за стойкой тоже! И даже хозяева.
