Палестине на тот момент не смогли бы вместить всех желающих. Палестина не решала острых проблем, стоявших перед русским еврейством; более того, она не обеспечивала евреям ни свободы, ни безопасности. Переселенцы во всем зависели бы от капризов непредсказуемого султана и его наместников. С другой стороны, Ялаг, хорошо знавший раввинов, боялся не столько султанского произвола, сколько теократии, которая могла воцариться в новорожденном еврейском государстве. Что касается идеи еврейского государства в Америке, то ее отвергали почти без обсуждений. Евреям не угнаться за энергичными янки; и, кроме того, не было гарантии, что европейский антисемитизм рано или поздно не доберется и до Америки. Русский министр Игнатьев, ответственный за «майские законы», отдавал предпочтение Палестине, поскольку там, по его словам, евреи смогут заняться сельским хозяйством и сохранить национальное своеобразие, что едва ли удастся им в Америке.

Получившие русское образование и находившиеся под мощным влиянием русской культуры маскилим из Одессы и с юга России в целом склоняли свой выбор в пользу Америки, тогда как более консервативных евреев из Литвы и Белоруссии привлекала идея еврейского возрождения в Палестине[35].

Но, за некоторыми исключениями, инициатива создания про-палестинского общества также исходила с юга России (из Одессы, Киева, Харькова, Елисаветграда). В целом, спор о том, что лучше — Америка или Палестина, — был основан не на каких-либо фундаментальных противоречиях. Те, кто отдавал предпочтение Америке, вовсе не питали к Палестине неприязни: просто в данных условиях эмиграция в Палестину представлялась им непрактичным шагом. Усталые, измученные и нищие русские евреи, тысячами покидавшие Россию в 1880-е и 1990-е годы, не могли ждать.

ЛЕВ ПИНСКЕР

В 1870-е годы в Одессе действовало общество по распространению просвещения среди евреев; главной его задачей было преподавание русского языка и светских учебных дисциплин молодому поколению. Летом 1881 года на собрании этого общества один из его старейших и наиболее уважаемых членов с большим волнением заявил, что отказывается от дальнейшего участия в работе просветителей. Он пояснил, что бессмысленно обсуждать, достоин ли тот или иной студент получать стипендию, в то время как весь еврейский народ оказался под угрозой уничтожения. Сейчас, добавил он, мощное лидерство и инициатива, необходимые для спасения нации, гораздо важнее, чем возможность улучшить жизнь нескольким отдельным евреям. Эти слова принадлежали шестидесятилетнему врачу Льву Пинскеру, который в прошлом был одним из ведущих пропагандистов культурной ассимиляции[36]. Сын выдающегося еврейского ученого, Пинскер окончил Московский университет и получил правительственные награды за заслуги в Крымской войне. Впервые сомнения в возможности светлого будущего для русских евреев зародились у него в душе во время одесских погромов 1871 года; погромы же 1881 года окончательно убедили Пинскера в тщете дела всей его жизни — борьбы за культурную ассимиляцию. Результатом этого убеждения стал памфлет, анонимно опубликованный в Берлине и сыгравший чрезвычайно важную роль в развитии сионистских идей[37].

Не все основные идеи «Автоэмансипации» Пинскера были безусловно новы, однако впервые они получили столь систематичное, четкое и последовательное изложение. Еще никто и никогда не заявлял с такой страстной убежденностью, что если евреи не помогут себе сами, то им не поможет никто. До Пинскера евреи, как в Западной, так и в Восточной Европе, объясняли антисемитизм исключительно отсталостью данной конкретной страны и злобным характером ее обитателей. Еще нигде (за исключением всеми забытой книги Гесса) не проводился столь беспристрастный анализ с учетом аномалий еврейского существования. Возможно, Пинскеру было легче, чем большинству его современников, взглянуть в лицо суровой правде, поскольку он получил медицинское образование. Он не довольствовался объяснением антисемитских настроений исключительно завистью и обскурантизмом. Пинскер считал юдофобию психическим отклонением, и притом — наследственным. Эта болезнь передавалась из поколения в поколение две тысячи лет. Она неизлечима до тех пор, пока не будет устранен ее объект. Бороться с этой болезнью средствами полемики Пинскер считал пустой тратой времени и сил: «Сражаться с предрассудком не под силу даже богам». От предрассудков, укоренившихся в подсознании, невозможно избавиться с помощью разумных аргументов, сколь бы мощными и ясными они ни были.

Это был поистине революционный тезис. Несколько поколений еврейских пропагандистов ассимиляции по всей Европе придерживались полностью противоположной точки зрения. Они уверяли, будто антисемитизм можно ослабить или даже вовсе искоренить посредством терпеливых убеждений, снова и снова объясняя, что евреи не совершают ритуальных убийств, что они способны вносить полезный вклад в экономическую, социальную и культурную жизнь тех стран, где проживают. Таков был основной принцип разнообразных обществ и ассоциаций по борьбе с антисемитизмом, возникших в последней четверти XIX века. С незначительными поправками этот тезис разделяло также большинство еврейских социалистов. Ревностный социалист Бернар Лазар, игравший важную роль в кампании по реабилитации Дрейфуса и позднее примкнувший к сионистам, в 1890-е годы, рассуждая об антисемитизме, все еще отстаивал веру в то, что человечество отходит от национального эгоизма и движется к духу всеобщего братства. Он полагал, что при социализме, и даже уже в период перехода к социализму, евреи утратят некоторые (или все) свои характерные особенности. В конечном итоге, как считал Лазар, антисемитизм был инструментом революции, обреченным на гибель, поскольку он невольно прокладывал путь к социализму и коммунизму, а следовательно, к исчезновению тех экономических, религиозных и этнических причин, которые породили антисемитизм[38].

Но Пинскер не разделял оптимизма либералов и социалистов. Он заявлял: аномалия еврейской жизни зашла так далеко, что исцелить болезнь возможно, лишь добравшись до самых ее корней. Утратив свою независимость и родину, евреи превратились в духовную нацию. Весь окружающий мир смотрит на нее с ужасом, словно на ходячего мертвеца. Евреи — повсюду гости и нигде не могут обрести собственного дома. Благодаря своей приспособляемости они, как правило, перенимают особенности того народа, среди которого живут. В результате в евреях развилась склонность к космополитизму, и они утратили свою традиционную индивидуальность. Более того, они сознательно отреклись от своей национальности, но так нигде и не добились от своих соседей, чтобы те признали их как равных. И это не следует считать случайностью или «невезением». Во всем этом была определенная логика. Пинскер справедливо замечал, что ни один народ не питает особой любви к чужакам. Но евреи были подвержены этой общей закономерности в еще большей степени, чем другие чужаки, просто потому, что не имели своей собственной страны. Еврей был чужаком par excellence. Другим инородцам не было нужды питать или выражать патриотические чувства к неродной стране. Они могли требовать гостеприимного к себе отношения и платить за него той же монетой, когда кто-то приезжал в их страну. А еврей, утратив свою родину,