1860—1870-е годы случаи столь бескомпромиссного отношения к ветрам перемен в гетто наблюдались все реже. В 1860 году первая еврейская газета на русском языке избрала для себя лозунгом библейские слова: «Да будет свет!». В целом была заметна тенденция к русификации, и даже те, кто писал на иврите, вовсе не были уверены, что у этого языка и у еврейской культуры есть будущее. Гордон в своем знаменитом стихотворении задавал вопрос: «Кто знает, не последний ли я из писателей Сиона, а вы — не последние ли читатели?» Тот же поэт по другому случаю горько сожалеет: «Наши дети стали чужаками для нашего народа». Конфликт отцов и детей, изображенный в знаменитом романе Тургенева, не обошел стороной и еврейские кварталы. Еврейские Базаровы тоже ни во что не верили. Они тянулись к радикальным идеям, как жаждущие — к воде. Популизм и ранние социалистические идеи нашли себе горячих сторонников в этом поколении молодых евреев. В качестве примеров можно вспомнить Елиезера Бен Иегуду, Иегуду Лейб Левина и Иехиеля Членова, которые позднее стали сионистскими лидерами.

Погромы начала 1880-х годов и антиеврейская политика Александра III нанесли сокрушительный удар по надеждам и чаяниям евреев, мечтавших о постепенной интеграции в российское общество. В результате еще больше еврейской молодежи влилось в революционные организации. Некоторые же обратились к новому движению, ратовавшему за национальное возрождение еврейского народа. Это движение зародилось несколькими десятилетиями ранее благодаря усилиям некоторых представителей Гаскалы — ревностных сторонников национального возрождения. Абрахам Мапу и Иегуда Лейб Гордон были современниками Толстого и Достоевского (разумеется, это не означает, что они внесли столь же значимый вклад в мировую литературу). В первую очередь они были наставниками и просветителями, а в роли писателей выступали лишь по случаю. Более уместно сравнить их с такими радикальными русскими литераторами того времени, как Некрасов (которым чрезвычайно восхищался И. Л. Гор-дон), Писарев и Чернышевский (оказавшие серьезное влияние на Лилиенблюма). Стихотворения, эссе и романы эти еврейские просветители считали просто наиболее приемлемой формой для выражения своих идей. Их сочинения представляют значительный интерес, поскольку в них отразились разнообразные социальные и культурные аспекты еврейской жизни того времени. Правда, по чисто литературным критериям судить их невозможно: даже самые амбициозные произведения, вроде «Странника на тропе жизни» («На1ое1Ь ЬеНагке ЬеЬау!ш») Смоленскина, весьма слабы в этом отношении. Все эти еврейские «ВЯЗипйзгошапе» («воспитательные романы»), крикливые, многословные и лишенные психологической тонкости наблюдений, посвящены изображению тех трудностей, с которыми сталкивались местечковые маскилим. Как правило, этих юных еретиков изгоняли из-под отчего крова (или из йешивы), и они отправлялись в Одессу или в какой-нибудь другой центр Гаскалы. Маскилим неизменно бедны, но честны — в разительном контрасте с представителями верхушки еврейской общины. Их материальные проблемы нередко разрешает неожиданное наследство от какого-нибудь богатого американского дядюшки. Негодяи в этих романах (такие, как рабби Цадок в «Аук Zavua» Мапу или Менассе в романе Смоленскина) — это настоящие преступники или, в крайнем случае, невежды и шарлатаны, которые, выдавая себя за набожных и благочестивых людей, прибирают к рукам всю общину и пользуются своей властью, чтобы угнетать слабых и бедных маскилим. Иногда в таких романах описываются приключения знаменитых хасидских раввинов или похождения странствующих чудотворцев — предшественников Барнума и современных «возрожденцев». В целом, при чтении подобных сочинений создается впечатление, что еврейское общество, раздираемое бесконечной внутренней борьбой, пронизано обскурантизмом и предрассудками и упрямо сопротивляется всяким переменам. Правда, ему присущи и свои достоинства, например традиционное почтение к учености; однако традиционные предметы изучения также критикуются в этих романах как абсолютно чуждые современному миру. Таким образом, ученик йешивы утратил свой ореол «добродетельного героя». Не считается он уже и идеальным мужем. Книги представителей Гаскалы нередко повествуют о конфликте, возникающем из-за того, что образованная еврейская девушка не желает выходить замуж за ученика йешивы, на котором остановили выбор ее родители.

В наши дни авторов той эпохи вспоминают, главным образом, как социальных критиков и пророков национального возрождения. И в этом отношении их общественное влияние сопоставимо с авторитетом Белинского и Чернышевского, перед которыми стояли достаточно схожие проблемы. Среди евреев, как и среди русских, в 1860—1870-е годы были свои «западники» и «славянофилы». Поначалу «западники» (сторонники ассимиляции) пользовались широкой поддержкой; но позднее большинство евреев обратились к идеалу национального возрождения. У евреев Восточной Европы был свой эквивалент лозунга русских славянофилов — «Пора домой!».

Одним из первых с нападками на культурную ассимиляцию обрушился сторонник еврейской культурной идеи Перец Смоленский, родившийся под Могилевом в 1842 году. В возрасте двадцати пяти лет он поселился в Вене и стал редактором самой влиятельной еврейской газеты того времени — «НазЬасЬаг» («Рассвет»). Он был также главным автором, корректором, распространителем, а время от времени даже наборщиком этого издания. В целой серии объемных статей Смоленский выступил против представителей берлинской Гаскалы, и в особенности против Мендельсона (которого он именовал «Бен Менахем»), за то, что те считали еврейскую нацию безвозвратно погибшей и проповедовали «искусственный космополитизм». Смоленский снова и снова подчеркивал, что евреи — это единый и отдельный народ, нация. Даже после того, как погибло их царство, они остались народом. С точки зрения Смоленскина, евреи представляли собой духовную нацию («Ам Харуах»); основанием же их государственности служила Тора. Смоленский заявлял, что немецкая Таскала совершила непростительный грех, отвратив евреев от любви к собственному народу. Не остановившись на этом, Таскала продолжала подрывать другой столп еврейской нации — еврейскую религию. В результате дом Израиля рухнул.

Разумеется, эти обвинения были односторонними; кроме того, Смоленский забывал, что его собственный национализм ни в коей мере не являлся частью еврейской традиции, а произрастал на иной духовной почве и что в юные годы он сам был сторонником религиозных реформ. Но в своей борьбе с русификацией и космополитизмом он часто ссылался на зловещий прецедент немецкой Гаскалы. Смоленский не боялся проповедовать еврейский национализм, когда это было еще не модно. Кроме того, он одним из немногих предсказал вспышки антисемитизма задолго до погромов 1881 года. По мнению Смоленскина, причинами антисемитизма были не только экономическое соперничество (хотя и оно также сыграло свою роль), но и недостаток самоуважения и национальной гордости у самих евреев, их приниженное положение среди других народов. Эти идеи Смоленский развивал в серии многословных и цветистых эссе (некоторые — объемом до нескольких сотен страниц[27]), изобилующих отступлениями от главной темы. Изложение его нельзя назвать ни систематическим, ни интеллектуально утонченным. И хотя критика его зачастую оказывалась эффективной, конструктивные предложения были намного слабее. Смоленский полагал, что без иврита нет Торы, а без Торы нет еврейского народа. Поэтому он выступал против любых религиозных реформ, которые, по его