На следующий год Александр был отправлен в путешествие по Европе для знакомства с главными европейскими дворами. Со времен деда Павла Петровича, с молодой женой проехавшего всю Европу, прикрываясь титулом «графа Северного», путешествие это имело не только представительское значение. Будущий государь получал хотя и поверхностное, но непосредственное представление об ином мире, иной культуре, иных державах, великих и малых, союзных и иных.

Уже не восторженным мальчиком, а почти взрослым человеком Александр увидел многочисленные германские герцогства, королевства и княжества, посетил Швецию, Великобританию, Италию, Австро-Венгрию. Путешествие было интересно чрезвычайно, хотя и возникало много неудобств от беспорядка в багаже, когда не могли сыскать для вечернего приема свежую рубашку или отыскивали ее в последний момент, до частых неполадок в экипаже, хотя и выписанном из Лондона, но небрежением слуг цесаревича быстро доведенным до печального состояния.

Александра это раздражало. Конечно, будь тут батюшка, все было бы иначе… но молодость имеет счастливое свойство пренебрегать житейскими неудобствами. Молодое сердце раскрыто миру и с готовностью принимает добрые чувства, молодой ум жадно и прочно впитывает новые впечатления и знания.

Встречали великого князя всюду торжественно. Он нравился всем. Венценосным особам уже по одному своему происхождению, мужчинам – высоким ростом и статью, дамам – свежестью молодости, любезностью и добротой. Все отмечали его приятные манеры, благородную, не тяжелую военную поступь, общее изящество, сквозившее во всех движениях и речах наследника. Он не был холодно равнодушен, но и не слишком открыт, манеры его были столь же просты и непринужденны, сколь и сдержанны. Короче, великий князь имел успех.

Путешествие Александра преследовало несколько целей. Одна, важная, но не афишируемая, – лечение на водах в Эмсе. После прошлогодней поездки врачи отметили определенное ухудшение его здоровья. Главным были лихорадка и грудная боль. Вследствие того целый месяц пришлось провести в тихом городке, который сразу и на всю жизнь понравился Александру.

Постепенно наладился быт. По утрам Василий Андреевич рано вставал и прогуливался, генерал А.А. Кавелин курил в саду трубку, доктор Енохин заходил к наследнику и сопровождал его в галерею для питья вод. Граф Орлов жил отдельно. Саша Адлерберг, сделанный адъютантом, решительно скучал и только ждал вечера, когда можно было засесть за карты. Кроткий и благородный умница Иосиф Виельгорский, взятый в путешествие по привычной дружбе, совсем расхворался, по полдня лежал в постели, поднимался лишь ко второму завтраку, редко составлял компанию в прогулках по окрестностям. Его было безумно жалко. В письме к отцу Александр рассказал, что здешние доктора подтвердили диагноз Блохина о чахотке и посоветовали отправиться в Италию. Пока же Александр нередко проводил вечера у постели милого друга, не чая, что близкое их расставание будет окончательным.

Вот Саша Паткуль был совсем другим. Он как будто даже стыдился своих ярко-красных щек и подтянутой бодрости. Он всегда был готов ехать верхом и гулять по улочкам Эмса, играть в карты и любоваться видами, танцевать на балу и внимать рассуждениям Жуковского. Александр любил Паткуля за это, но жалел себя, сознавая, что судьба не дает ему мудрого и верного Пилада.

Проскочили за окном кареты и в памяти княжества Липпе-Детмольд, Шаумбург-Липпе, Шварцбург-Рудольфштадт, Саксен-Альтенбург и иные, со строгими и мужественными герцогами, надменными и в то же время чрезвычайно любезными герцогинями, их бледными белокурыми дочками, угодливо согбенными придворными, постными обедами на великолепном фарфоре, скучными балами и грандиозными фейерверками.

В Голландии они, конечно, посетили домик саар-дамского плотника – первого российского императора Петра Великого, осмотрели Биржу и крупнейший порт Европы Антверпен. В Англии его ровесница королева Виктория (Александрина-Виктория, названная так в честь Александра Павловича) уделила царственному гостю особое внимание, показала достопримечательности Лондона и окрестностей. Запомнились чудная картина Рейннолдса «Амур, развязывающий пояс у Венеры», рассказ посла князя Ливена о временах Георга IV, когда британский двор превратился в вертеп разврата, и разговоры о чартизме.

Именно в дни его пребывания в Англии чартизм заявил о себе как национальное явление. В августе 1838 года на массовом митинге в Бирмингеме некий Джон Стивенс заявил: «Целью чартизма, как политического движения, не является достижение права голоса ради права голоса. Проблема всеобщего избирательного права – это, по сути, проблема хлеба и сыра… Если кто-либо спросит меня, что я имею в виду под всеобщим избирательным правом, я отвечу, что для меня оно означает право каждого трудового человека страны иметь теплую куртку на плечах и хороший обед на столе».

Столь свободные и решительные по тону высказывания простонародья, да еще напечатанные в газетах, показались Александру такими же удивительными и чужими, как и деятельность парламента, здание которого ему поспешили показать в первый же день. Вечерами в тесном кругу они обсуждали впечатления. Генерал Кавелин считал, что парламентская говорильня ослабляет не только власть монарха, «факт бесспорный и очевидный», но и саму страну. Как смогут договориться о вопросах войны и мира полторы сотни мужиков?

Василий Назимов, второй адъютант великого князя, взятый вместо Виельгорского, поддержал генерала с неожиданной стороны:

– …Представьте, ваше высочество, насколько проще проводить благие преобразования в нашем отечестве. Благодетельной воле государя подчиняется все!

– Что – парламент, что – без парламента, – как всегда неожиданно пробасил граф Орлов, – главное – воевать не надо. Вот те же англичане, им дела домашние много важнее европейских.

Александр слушал.

Франция была исключена из маршрута наследника по воле Николая Павловича, сразу и надолго невзлюбившего «мещанского короля» Луи-Филиппа I, пришедшего в 1830 году к власти путем революции. Стоит отметить, что Николай I за несколько месяцев до июльской революции предупреждал Карла X о готовности европейских монархов помочь ему в случае возмущения; однако, если сам король нарушит конституцию и тем вызовет гнев народа, «мы тогда ничем не будем в состоянии ему помочь». Предвидение Николая Павловича сбылось. Французский король проявил менее уважения к конституции, чем российский император. Из слов отца Александр уяснил, что конституция сама по себе не зло, но просто не нужна России. Впрочем, серьезные мысли оставили его – впереди была Италия.

Они переезжали из одного города в другой, восхищенные синим небом, ярким солнцем, улыбками шумной черноглазой толпы, необыкновенными видами, открывавшимися на каждом шагу. Даже ворчун Кавелин притих. Карбонариев они не видели ни разу, хотя много слышали о заговорах, листовках, попытках восстаний, явлениях небывалых в России. В Италии наступила эпоха Рисорджименто.