Враги губернатора, узнав в чем дело, возликовали. Иван Христофорович вечером призвал к себе губернского предводителя дворянства и мягко предложил ему завтра объяснить наследнику престола, почему лодка великой царицы, великодушно пожалованная новгородскому дворянству, находится ныне в столь плачевном состоянии. Но не таков был предводитель дворянства, чтобы принять на себя чужую вину. «Лодка, – твердо ответствовал он, – как предмет материальный, пожалована была губернии, а может быть, и городу, и потому дворянство нести за нее ответственность не может».

Положение, казалось, было безвыходным, ибо программа поездки наследника была загодя высочайше утверждена.

Ночь губернатор провел беспокойно, и даже любимый очаковский табачок его не радовал. Призванный к ответу городничий, который, как всем и ему самому было ясно, нес главную ответственность за постыдное небрежение к лодке, терпеливо слушал мягкие укоризны Ивана Христофоровича, пока не решился прервать его туманной фразой: «Да ведь можно, ваше превосходительство, поехать, да не доехать…»

И когда пришло время осмотра лодки Екатерины Великой, в которой царица некогда изволила плыть по Волхову, и воспитатель наследника Жуковский осведомился у губернатора, все ли в порядке и можно ли ехать, старичок Денфор бодро ответил: «Да!» Он только посоветовал ввиду неустроенности дороги пересесть его высочеству в другую карету. Наследник послушно пересел из своей в тяжелую, неповоротливую карету, судя по виду, ровесницу губернатора. Поехали. Как раз на повороте к месту хранения лодки карета с наследником застряла во влажном прибрежном песке. Как ни старалась четверка лошадей, дальше ехать было невозможно. Пришлось повернуть назад, чему никто особенно не огорчился, кроме пунктуального Василия Андреевича. «Вам надо бы, ваше превосходительство, – сказал он Денфору, – устроить на берегу бульвар. И глазу приятно и проехать всегда можно будет». – «Исполним-с непременно, – вежливо отвечал новгородский губернатор. – Табачку не желаете?»

Осмотр лодки заменили плаванием по Волхову до Юрьевского монастыря. Наутро выехали в путь.

Валдай, Вышний Волочёк со знаменитыми шлюзами и каналами. В Торжке был устроен смотр уланского его высочества великого князя Михаила Павловича полка, после которого наследник был на богослужении в соборном храме Борисоглебского мужского монастыря.

При въезде в Тверь наследника приветствовали представители дворянства и старейшего духовенства. Были осмотрены артиллерийские роты, монастырь, известный мученической кончиной святителя Филиппа, митрополита Московского, губернская гимназия, тюремный замок и выставка ремесленных и мануфактурных изделий, производимых в губернии. Вечером состоялся бал в губернском благородном собрании.

Так было день за днем. Александр привык к дороге. Ему не надоедало смотреть вдаль и по сторонам на сменявшие одна другую рощи, перелески, поля, луга, большие и малые деревеньки. Он вдруг прочувствовал то, что невозможно осознать только разумом: громадность просторов России.

Так же ясно увидел он и нищету народа. Повод был случаен и нелеп: не рассчитали время пути, а телеги с провиантом запаздывали. Меж тем они стояли у околицы какой-то деревеньки.

Александр зашел в курную избу Гаврилы Кузьмина и закашлялся от тяжелого воздуха и дыма. Семья как раз садилась обедать.

– Угостишь щами? – весело спросил он у мужичка, ошалевшего от вида множества господ с золотыми эполетами.

– Как прикажете, – послушно отвечал тот. – Матушка, тарелку дай.

Была в доме одна тарелка для пасхального кулича. Вообще же щи и кашу ели из чугуна поочередно ложками.

Но тут Гаврилу мягко, но твердо оттеснили. Стол его деревянный, правда, выскобленный до медовой белизны, покрыли снежной скатертью, расставили уйму больших и малых тарелок, стаканов, ложек, вилок, ножей – подлинно скатерть-самобранка развернулась на этом дворе.

Забавы ради наследник взял деревянную ложку из отодвинутой в угол стола кучи и похлебал щец с куском черного душистого хлеба. Щи были вкусны, но оказались вегетарианскими.

– Что ж они у тебя без мяса? – недоуменно спросил наследник. – Сегодня не постный день.

– Так что нету мяса, – отвечал Гаврила.

– Изба у тебя дурно крыта, – заметил Александр, с удовольствием играя роль царя-батюшки. – Отчего ты беден?

– Так что дела наши такие, и пожар тут случился, давненько, правда, и хозяйка померла, надо новую брать, а овес не родился… – начал было путано объяснять Гаврила, но его не слушали.

– Вот тебе сто рублей, – мягко сказал Александр, – и перекрой ты крышу. Детей хоть пожалей!

– Да ведь, вашество, я ить… а недоимки еще!

– Много на тебе?

– Да ведь, это, почитай, а все несправедливо! Староста наш… – осмелился начать Гаврила, но его не слушали.

На покрытие податных недоимок было дадено еще 50 рублей.

– Смотри, Гаврила! – весело прощался наследник, уже сидя в коляске. – Чтобы новая жена родила непременно мальчишку! Я буду крестным отцом. И непременно назовите Александром!

– Спаси тя Осподи!.. Век буду Бога молить!.. – бормотал Гаврила и долго еще стоял у ворот, пока последние телеги обоза не пропылили мимо.

Переправившись через Волгу, в богатом селе Кимры осмотрели великолепную церковь, в Калязине – монастырь, где поклонились гробу угодника Божия Святого Макария Калязинского.

Игумен печалился, что царственный гость не сможет быть на дне обретения мощей святого. Произошло сие 26 мая 1521 года, и с тех пор нетленные мощи были положены в раке в соборной Троицкой церкви и служили источником успокоения тысяч молящихся. В 1610 году литовцы взяли Калязинский монастырь приступом, умертвили воеводу Давида Жеребцова, который защищал обитель, а вместе с ним игумена и монахов. Захватчики ограбили монастырскую казну, выжгли здания и рассекли серебряную раку преподобного. По освобождении России от внутренних смятений монастырь обрел прежний вид. Что до раки, то нескоро, спустя полвека, монастырским и доброхотных дателей иждивением вновь была сооружена новая серебряная, позолоченная.

Далее – Углич, Рыбинск и через три дня дождливой, бесконечной и скучнейшей дороги прибыли в Ярославль. 9 мая с утра покатился обычный церемониал: литургия в соборе, осмотр монастырей, Демидовского лицея и губернской гимназии, смотр 3-го карабинерского полка, Яковлевской полотняной мануфактуры и весьма богатой предметами народных промыслов выставки. Вечером – блестящий (по мнению местных жителей) бал, устроенный от всего Ярославского дворянства и купечества.

Впечатления наплывали одно на другое. «Наше путешествие, – писал Жуковский с дороги 10 мая в одном из регулярных писем-отчетов царице, – можно сравнить с чтением книги, в которой теперь великий князь прочтет одно только оглавление, дабы получить общее понятие о ее содержании».

Ростов, Переславль-Залесский, Юрьев-Польский, Суздаль, Шуя, Иваново, Кострома… Здесь осмотрели помимо прочего Ипатьевскую обитель, родовое гнездо Романовых. К восторгу публики вечером наследник присутствовал на публичном гулянии на бульваре над высоким волжским берегом (где шесть десятилетий спустя ему поставят памятник). Под лучами заходящего солнца ярко сверкали купола Ипатия, темнели леса на горизонте, воздух был чист и легок. Остаться бы… но тронулись в путь и 15 мая прибыли в Вятку.