— Доброта к ближнему есть путь сохранения жопы в целости и сохранности. Всяк вставший на путь добродетели пожнёт плоды благодарности, тогда как гордыня и социопатия есть путь в бездну кар анальных. Дарующий обрящет, отнимающий будет опустошён!

Медведи не без интереса наблюдали, как я впадаю в раж и хлещу подвывающих сектантов всё реще и сильнее. Пот катил градом, но я не останавливался, чувствуя, что делаю благое дело. Ну или просто вымещал злость, под видом восстановления справедливости.

— На каком вы шаге? — кричал я них.

— Пятидесятый, господин!

— Пятьдесят второй, господин!

— Пятьдесят четвёртый, господин!

— Пятьдесят первый, господин!

Верещали сквозь слёзы адепты секты Грозовой Долины.

— А ты⁈ — зарычал я на Ду, наддавая ему исключительно сильно.

— Семьдесят пятый, господин, пощадите! — униженно кричал красный как рак мастер.

Моя рука на миг дрогнула, но вида я не подал и продолжал остервенело лупить их по жопам.

— Си-ла-в-ми-ло-сер-ди-и! — уже отрывисто хрипел я, из последних сил верша правосудие.

Когда я устал окончательно, сплюнул на землю и произнёс уже спокойно, не подавая вида, что измотан:

— А теперь оставьте комплект одежды и валите обратно в секту. Раненого заберите и несите в мир приобретённую сегодня мудрость. Чуть позже я найду вас и проверю! Брысь!

Под неодобрительным взглядом мишек, сожалеющих об ускользнувшей еде, люди поспешно покинули лес, забрав с собой раненого и оставив мне небольшой мешок.

— Фух, — я устало сел на траву и утёр пот со лба, — это два. Слышишь мир?

Мир, разумеется, не ответил.

Вожак приблизился ко мне и проворчал нечто недовольное, а потом что-то благодарное. Подошла Машка, лизнула волосы, и я понял, что, похоже, пора прощаться. О личной медвежьей стае можно не мечтать, как и том, что меня примут на постоянку в роли Маугли. Ну, я благодарен им уже за то, что они меня скушали.

— Хоть лапой махните, в какую сторону руины эти проклятые, — напоследок вздохнул я, с надеждой глядя на вожака и прикидывая дальнейшие варианты.

Седой повёл носом в противоположную сторону от места моего выхода из кустов, а затем вопросительно перевёл взгляд с туши змеи на меня.

— Да ваша конечно, мне-то её куда? — я махнул рукой, крякнул и встал на ноги.

Подобрал поданный мешок. Внутри был такой же серый длиннополый халат с поясом, как на сектантах, тканевые сапоги на мягкой кожаной подошве и штаны из довольно грубой ткани. Вот и замечательно! Хотя, если на миг представить, что каждую фигню я буду добывать с таким геморроем и риском, то нафиг-нафиг такие приключения.

Напоследок подошёл и погладил Машку по холке.

— Спасибо, что не съела, — произнёс я с улыбкой.

Она проворчала что-то непереводимое и благодарно лизнула мне лицо. Да уж, находясь внутри медвежьего единения, я кратко узнал душещипательную историю одной слабой медведицы, которой не хватало сил участвовать в единении, но стая всё равно кормила её и заботилась. Медведице было стыдно за свою слабость, но с этим ничего нельзя было сделать — она плохо накапливала силу в виду врождённого порока.

Не собираясь быть обузой, она сбежала и моталась по лесу, в надежде найти лекарство, когда почуяла нечто наполненное силой. Правда эта штука находилась на территории заглота, но риск был оправдан. Так мы и встретились.

Да уж.

Я быстро оделся, подвязал пылесос и, поразмыслив, в последний раз обратился к вожаку:

— Могу я взять немного змеи в дорогу?

Тот утвердительно рыкнул и пропустил меня к добыче, но ощущалось, что они хотят поскорее избавиться от моего присутствия. Чтобы не злоупотреблять их гостеприимством, я быстренько воткнул шланг пылесоса в глаз змее и всосал содержимое её головы. Однокая пилюля ЖЭ получилась бледно-розовая, размером с фалангу большого пальца, и я посчитал, что на пока хватит. Всё что собрал до этого, безвозвратно улетело змее в зад, и я не собирался выковыривать их оттуда.

Махнул медведям на прощание рукой и, не желая более мозолить им глаза, поспешил в указанном направлении. Теперь у меня есть слабое представление о мире и его нравах, и я уже не буду столь наивен. Надеюсь, эти сектанты были единственными посетителями руин, ибо ещё одной похожей стычки я не вывезу ни морально ни, тем более, физически.

Удивительно, но на вход я наткнулся через час, лишь чуть спустившись вниз по склону.

Большой чёрный провал, обрамлённый резным серым камнем, намекал, что тут кто-то приложил к ландшафту руки, а каменная лестница, уходящая вниз во тьму, так и манила искателей приключений, к коим я резко перестал себя причислять.

Я присел на краю и потыкал черноту пальцем — она оказалась холодной, едва осязаемой и никак не отреагировала.

Ну а какие ещё варианты? Я вздохнул, поправил пылесос, взял шланг наизготовку и начал медленно спускаться, с каждым шагом всё глубже погружаясь в липкий резиноподобный мрак. Ощущение было странное — я будто пересекал некую границу, которую нельзя пересекать.

«Надо было факел соорудить» — запоздало подумал я, ныряя в черноту с головой и шагая уже на ощупь. С каждым шагом окружение становилось плотнее и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы протолкнуть себя дальше.

Наконец я упёрся во что-то твёрдое и непроходимое. Это оказалась мощная каменная двустворчатая дверь, которая тут же слабо засветилась во мраке. Когда я поднатужился и распахнул тяжёлые створки, то все мысли об увиденном за ними уместились в одно ёмкое:

— Ох-ре-неть!

Глава 10

Вот реально пробрало!

Мозг некоторое время отказывался адекватно воспринимать увиденное из-за резкого контраста пропорций и положения ландшафта с тем, что было наверху. Тем более, что я спустился всего-то на несколько метров и тут никак не могло уместиться то, что я наблюдал.

Передо мной раскинулась бескрайняя пустыня потрескавшейся тёмно-оранжевой земли, над которой вились тонкие смерчи из мелкого песка. Низкие оранжевые облака источали рассеянный оранжевый свет и подсвечивали множество оранжевых скелетов в истлевшей амуниции, повсеместно торчащих из твёрдой земли. Жара стояла неописуемая, но терпимая, а обоняние терзал запах жареной плесени и праха.

Внезапно, холодок пробежал по спине, и я резко обернулся в ужасе!

Но нет, каменная дверь всё так же стояла на месте. Одинокая дверь посреди пустыни, ага, за которой виднелась непроглядная тьма…

— Чёт я очкую… —