— Хватит гадать! Идём! — велел Сурлан. — Не мы первыми обнажили оружие в священном месте. Но мы вернём его в ножны в крови врагов!

Найманы радостно заорали, им понравились слова дикаря.

Печать изменила их совершенно. Они были готовы сражаться за нас и умереть.

— Какой страшный мир, — пробормотал я.

— Мир прекрасен, — не согласился Нишай. — Взгляни на стройность его сосен, на белую макушку горы? Это люди принесли в него страх.

Мавик первым почуял чужих. Мы ещё не вышли из леса, как мой волк насторожился и толкнул меня носом.

А потом забеспокоились и волки тех, кто шёл впереди.

Вдруг мелькнула противная мысль, что ещё можно уйти. И если не отступлю сейчас, другой возможности больше не будет.

Ещё можно успеть развернуть отряд. И хрен нас найдут в горах, если мы сами не выкатимся под удар.

В чём вообще кроется военная доблесть, что заставляет нас идти на врага?

Почему я должен отомстить в мире, где не сражался? Где и сейчас толком не понимаю, кто и за что воюет?

Единственное, в чём я был уверен — что моя сторона правая. Вольные племена не убивали детей и женщин. Не устраивали набеги на город вайгальцев, чтобы сжечь его к чёртовой матери. Они предпочитали вооружённых и опасных противников.

Но как же Айнур? Он стоял ближе к захватчикам, и уже понимал, что для победы хороши любые средства. Что победителя потом оправдают, а мёртвый останется мёртвым.

Это что же выходит, именно цивилизованность делает из нас тварей, не знающих жалости? Но почему?

Когда небо окрасилось алым, появился просвет в кедровнике.

— Быстрей! — прошептал Нишай.

Тропа вильнула, каменистая равнина открылась нам, и я увидел Белую гору во всей её красе. Величественную, с вершиной, уходящей в туман заката. Чёткую и словно бы подсвеченную неведомым режиссёром.

Или это что-то светилось в серых каменных скалах за Белой горой?

— Пришли! — объявил Сурлан.

Никакого «входа» в Белой горе заметно не было, чтоб её бесы побрали, эту магию. И вообще это была, скорее, скала — совершенно неприступная на вид. Но что белая — это точно.

За Белой горой высилась целая гряда её скалистых товарок, и там, куда садилось солнце, все они пылали, словно между камнями вилась огненная дорога.

Солнце теряло лучи, но не забирало с собой свет. Напротив — перевал разгорался с каждой уходящей секундой, освещая подножие Белой.

— Он чует, — прошептал Нишай. — Все эти дни перевал спал. И вот ты пришёл сюда, Кай — и перевал пробудился.

— Он похож на дорогу, — сказал я.

— Ты пройдёшь по ней, если он пропустит тебя, — кивнул Нишай. — Но сначала нужно к нему пробиться.

Он указал на тёмные походные юрты у подножия Белой. Но не вплотную к ней, а довольно далеко, шагах в двухстах, не меньше.

Среди них выделялась и одна белая юрта. Рядом с ней лежали драконы — теперь и я видел, что огромных рептилий действительно три.

Возле юрт суетились воины. Их было не больше двух сотен. Огромная армия для этого мира, смешная — для моего.

— Терий Верден здесь, — сказал Нишай уверенно. — Белую юрту поставили для него. Но я так и не пойму, кто с ним? Три дракона… Терий Верден, Шудур и?..

Нас заметили. Вечернюю тишину прорезал предупреждающий крик дозорного.

Из белой юрты тут же вышли трое, и я ткнулся во внезапно остановившегося Нишая.

— Ты чего? — прошептал я.

— Это Маргон! — выдохнул он. — Старший над колдунами чёрного слова. Это он учил меня нашему ремеслу!

Я не успел ответить ничего ободряющего. Нишай вздохнул, выпрямил спину и зашагал вперёд, обгоняя наших воинов.

Он подал сигнал, и Сурлан свистнул, останавливая отряд. И схватил Мавика за шлейку на плече.

Следом за Нишаем пошли только я и колдун найманов. Видимо, ему это было по рангу.

Трое остановились на полпути и теперь поджидали нас под охраной дюжины найманов. И я успел разобраться, кто есть кто.

Терий Верден был богато одет, с пылающим амулетом на широкой груди. Но лицо его казалось испитым, а седина длинных волос — грязной.

И глаза бегали. Наверное, он спал и видел, как колдуны свергают его и берут власть.

Шудур выглядел безобидным старичком с чёрными, как смоль волосами — ни одного седого. Его скромная шёлковая хламида была увешена кожаными сумчонками со всякой колдовской снедью.

Маргон же был больше похож на любителя роскоши — упитанный, слащавый, увешенный бусами, а не полезными в бою ништяками. Если бы не чёрный колдовской «халат», я бы принял его за представителя торгового сословья.

Было видно, что эти трое не особенно нас опасаются. Терий Верден решил, что, заключив союз с главным из мастеров чёрного слова, он уже выиграл сражение с его учеником?

Наивный какой.

Впрочем, имеющие власть часто начинают думать, что они всесильны и несокрушимы. Из-за этого и погибают.

— Где юные всадники? — спросил Шудур, когда мы приблизились.

Нишай демонстративно поклонился своему наставнику и терию Вердену, в упор не замечая главного колдуна.

— Где? — каркнул наместник, видя, что Нишай не спешит отвечать Шудуру.

— Они идут следом, — соврал Нишай, не моргнув глазом. — Завтра на закате они будут готовы войти в Белую гору.

Терий Верден нахмурился. Видимо, ему донесли иное.

Шпионов над нашим лагерем летало предостаточно, и Шудур мог знать, что мальчишки всё ещё там.

— Он врёт, господин! — оправдал мои предположения Шудур.

— Достаточно подождать немного, чтобы убедиться в моих совершенно правдивых словах, — расплылся в улыбке Нишай.

— Мне надоело ждать! — рявкнул терий Верден. — Пусть Нишай войдёт в Белую гору с теми воинами, которые с ним! Они взяли волчат, пусть возьмут молоко!

Я удивился было, но потом понял, что эти трое не в курсе наших проблем с волчатами. Мешков у пеших найманов было достаточно, почему бы им не нести там волчат?

— Как будет угодно правителю этих земель, — легко согласился Нишай.

Он сделал знак, чтобы пешие найманы двигались за ним следом, и зашагал к Белой горе. Мы с колдуном пошли за ним.

Оборачиваться было нельзя, но периферийным зрением я видел, как воины терия Вердена начали выстраиваться полукругом, отрезая нам путь к бегству.

— Кажется, нас будут казнить публично,