Взгляды следуют за нами вверх по лестнице и в мир над подвалом. Улицы темны от наступившей ночи, и теплый ветерок треплет мои распущенные волосы. Я борюсь со вздохом, который грозит сорваться с моих губ при ощущении ветра, целующего кожу головы.

Я чувствую себя свободнее всего за последние дни.

Грубое сжатие руки заставляет меня вернуться к печальной реальности.

Я вовсе не свободна.

— Сюда, Маленький Экстрасенс. Сегодня нет времени на прогулку под луной.

Я ощетиниваюсь, услышав насмешливое название. — Итак, каков план?

Он бросает недоуменный взгляд через плечо, пока тащит меня по узкой улочке. — Знаешь, я стараюсь не сообщать преступникам о своих планах.

На это я фыркаю. — Ты прекрасно знаешь, что я была преступницей задолго до того последнего Испытания. И все же, — я лукаво улыбаюсь, глядя на его напряженные плечи, — мне кажется, я помню, что ты сообщал мне куда больше, чем просто о своих планах.

Я знала тебя. Знала твое прошлое, твое настоящее и твое будущее, в котором мы были настолько глупы, что думали, что я стану его частью.

Он поворачивается, заставляя меня остановиться, прежде чем мое лицо встретится с его грудью. — Я знаю. — Его голос мягкий, печальный, что заставляет меня поежиться. — И я стараюсь не допускать повторения одних и тех же ошибок.

Ошибок.

Это, казалось бы, простое слово — как пощечина, каким бы уместным оно ни было. Потому что именно этим все и было — ошибкой. Каждая частичка нас самих, разделенная молчаливыми взглядами и рассказанными шепотом историями под ивами, лишь способствовала медленной смерти, которой были мы. И теперь мы можем добавить крышу к этому постоянно растущему списку ошибок.

Мы неизбежно не подходили друг другу.

— Давай же, — призывает он, почти таща меня за собой по улице. — Ты можешь ускорить темп, даже с такой небрежной походкой.

— Может, она не была бы такой небрежной, если бы ты позволил мне твердо стоять на ногах, — выпаливаю я в ответ, спотыкаясь, когда он тянет меня за угол.

— Ты бы предпочла, чтобы я перекинул тебя через плечо? Не то чтобы я не делал этого раньше.

— Нет, я бы не…

Я замираю на полуслове, на полувздохе, а потом изо всех сил упираюсь ногами в землю.

Может быть, я бы предпочла, чтобы он перекинул меня через плечо.

— Я не сдвинусь с места, пока ты не скажешь мне, что происходит, — просто говорю я.

Он медленно поворачивается, за раздражением в уголках его рта скрывается веселье. — Вот как?

Я дергаю запястьем, все еще зажатым в его непреклонной хватке. — Да. Поэтому я предлагаю тебе сэкономить время и посвятить меня в мою судьбу.

Он мрачно усмехается. — Разве ты не права для преступника?

— И разве ты не прав, потому что ничем не лучше?

Мы смотрим друг на друга, все еще связанные его грубой рукой, сжимающей мою. Наши невысказанные грехи, кажется, простираются между нами, проглатывая ничтожные слова, горящие в моем горле. Мы — одно целое, этот Энфорсер и я. Оба оцепенели, оба обременены, оба покрыты кровью отцов друг друга.

Никогда еще Элитный и Обыкновенная не казались такими похожими.

Следующие слова он произносит в своей разрушительной манере с нежной опасностью. — Все, что я делал, было ради короля, и это ты убила его, а не я.

— Я убила отца, — говорю я, подходя к нему ближе. — И ты тоже.

Он хмурит брови, между ними пролегает складка замешательства. — Что ты…

Его хватка ослабла, защита рухнула, и я не задумываюсь, прежде чем воспользоваться его рассеянностью. Одним быстрым движением я поворачиваюсь так, что моя спина оказывается напротив его груди, и зацепляю свободную руку за его плечо. Сочетание импульса и его шока заставляет его внезапно перевернуться через плечо.

Это не совсем гладкий прием, и Чума знает, что отец поднял бы брови, как он всегда делал во время тренировок. В конце концов, это он научил меня сбивать с ног человека втрое крупнее меня, так что за небрежность, с которой Энфорсер перекинулся через мое плечо, он должен был покачать головой с этой своей недовольной улыбкой.

Принц падает на землю, осыпая меня проклятиями. Я оказываюсь на нем еще до следующего удара сердца, выхватывая из ботинка последний тонкий клинок. — Неужели ты думал, что у меня не будет с собой еще одного ножа? — пыхчу я, прижимая его к ребрам Кая.

Что-то острое впивается мне в спину, и я вздрагиваю от знакомого ощущения лезвия, уколовшего мой позвоночник. Я становлюсь беспечной. У меня нет ни малейшего представления о том, откуда взялось оружие и когда он его достал, и моя несобранность пугает.

Прости, отец.

— Неужели ты думала, что я буду недооценивать тебя после всего, что ты сделала? — Его глаза впились в мои, обжигая, словно невысказанные слова пытались прорваться сквозь его горло.

— Продолжай! — Крик удивляет меня, слова звучат гораздо резче, чем я планировала. — Скажи это. Скажи, что я сделала.

Его грудь вздымается подо мной. — Ты убила короля.

Я качаю головой, не отрывая глаз от предательства в его взгляде. — Да. Я убила короля. Но что еще важнее, я убила злобного тирана. Я убила человека, который перебил бесчисленное множество людей. Я убила человека, который пытался убить меня только потому, что в моих жилах не течет сила. — Я тяжело вздыхаю, оскалив зубы. — Но я забыла еще кое-что. Кого еще я убила, Принц?

У него перехватывает дыхание. — Ты убила… моего отца.

— Еще одна вещь, которая нас объединяет, — выдыхаю я. Он хмурится, когда я подношу нож к его животу. — Может, мне воткнуть его тебе в грудь, как ты сделал это с моим отцом? Это кажется вполне уместным, не находишь?

Он качает головой, на его лице отражается недоверие. — Твой отец…? Я не… — Его глаза слегка расширяются от осознания. — Сколько лет? Сколько лет назад он был убит?

Я отказываюсь верить, что он не знал, чью жизнь забрал той ночью. Отказываюсь верить, что он не обманывал меня все эти месяцы, заставляя доверять ему после всего, что он у меня отнял. Отказываюсь верить, что он не знал, что именно мое сердце он разбил в ту ночь, когда пронзил мечом сердце моего отца.

— Пять, — хриплю я. — В моем доме. — Мои слова — не более чем шепот. — Я видела, как ты его убил.

Он качает головой, ужас просачивается сквозь трещины его маски, сквозь щели его разрушающихся стен. — Пэйдин, я…

Он впервые произносит мое имя, и какая-то жалкая часть меня