И даже если бы он знал, что сломит себе на этом шею, не отступил бы, не сошел с избранного пути; ему, прожившему жизнь без всех этих лишних, ненужных, разорительных пиров, — ведь кочевники празднуют редко, только в тех случаях, которые освящены обычаем, — придворная роскошь претила.

Эмир Насрулла получал все новые и новые сведения о том, что в Коканде растет день ото дня число противников Юсупа. Эмир воспрянул духом: теперь можно было снова начать борьбу за кокандский престол. Он натравил на Коканд Мурад-бека, второго сына хана Алыма, но не послал его в поход одного, как это было с Ибрагим-беком, а двинулся и сам во главе большого войска. Густые тучи собрались над Кокандом, надвигалась страшная гроза. И в ожидании этой грозы те, кто недоволен был властью Юсупа, но не смел выступить против аталыка открыто, готовились переметнуться на сторону Мурад-бека, едва его войско приблизится к стенам Коканда. И тут вдруг поднял голову Мусулманкул — он решил, что настало удобное время спихнуть Юсупа и самому занять его место. Юсуп не стал выжидать. Опираясь на помощь Мала-бека, обрушился он на кипчаков. Сил у Юсупа было много. Кипчаки, вернее, наиболее благоразумные из них, скоро поняли, что с Юсупом им не совладать, и покорились, пришли с повинной. Но грозный аталык не склонен был к милосердию. Захватив Мусулманкула, а с ним еще человек сорок преданных ему беков, он решил передать их всех в руки палача немедленно по прибытии в столицу. Весть об этом прилетела в Коканд впереди Юсупа.

Узнав о предстоящих казнях, возвысил свой тихий голос осторожный Шады-советник. Он неустанно твердил Шералы о том, что расправа с кипчакскими беками ни к чему доброму не приведет.

— О, повелитель! Ведь я несколько раз читал вам тайное послание эмира. Эмир Насрулла выступает только против Юсупа, против выскочки, который отобрал у вас власть… Мы многое терпели, стиснув зубы, но нынешнее злодеяние Юсупа, казнь, которую он готовит кипчакам, не можем мы стерпеть! Мы вынуждены сказать об этом. Что будет? Юсуп снимет голову Мусулманкулу и сорока кипчакским бекам. Но разве кипчаки враги нам? Кипчаки — преданное нам племя! Возможно, они враги Юсупу, но не вам, законному властителю, аллах свидетель! Что получится, если Юсуп совершит это безумное дело? Все кипчакские роды отвернутся от вас, возмущенные злодейством, они не станут подчиняться вам, и золотой ваш трон пошатнется. Кипчаки открыто перейдут на сторону Мурад-бека. А разве их мало, кипчаков? Ну, а потом что? Уста отказываются произнести, не дай и не приведи бог увидеть, избавь нас от этого, иначе одно нам только и останется — принять яд, чтобы не видеть, как закатится сияющее солнце вашей славы.

Советник Шады был не одинок. Вокруг него собралось немало единомышленников. Они открылись Шералы и сумели убедить его в своем доброжелательстве.

— Что нам делать? — со страхом и растерянностью спрашивал он.

Шады низко склонился перед ним.

— О золотой чинар, всех нас укрывающий своими ветвями! Прежде всего надо сохранить жизнь кипчакским бекам, — принялся втолковывать он. — Надо лишить Юсупа его должности, а затем… изгнать его…

Шералы от неожиданности даже рот раскрыл.

— Другого выхода нет, — продолжал Шады. — Нет другого средства. Мы тоже любим аталыка. Он хороший человек. Сильный человек. Он сделал вам много добра. Но интересы вашего государства вынуждают принять такое решение. Выхода нет. Надо успокоить кипчаков, успокоить эмира.

Шералы удрученно вздохнул.

— Как же мы его…

— Отец наш! Поручите это нам…

Едва Юсуп с Малабеком вернулись в столицу, им сообщили, что хан ожидает их в диванхане. "Опять собрались, бездельники! Им только повод нужен. Попраздновать захотелось…" — с досадливым пренебрежением подумал Юсуп и пошел в диванхану, волоча плеть по земле. Все, кроме Шералы, поднялись приветствовать Юсупа. Поздравили его с победой, — но сдержанно. Место Юсупа справа от трона было свободно, Юсуп не стал садиться. Он подошел к забранному узорчатой решеткой окну. Во дворе воины сталкивали пленных по одному в зиндан. Юсуп, крепко сжав губы, внимательно следил за этим, словно хотел пересчитать пленных еще раз. Шералы поднялся и подошел к нему. В диванхане все обеспокоенно повернулись к окошку. Дрожа от ярости, Юсуп сказал тихо, зло:

— Гляди! Наш доверенный человек, Мусулманкул! Подстрекатель!..

Не в силах сдержать себя, перешел на крик:

— Всех! Никого не щадить! Никакой пощады ни одному из них!

Шады краешком глаза глянул на Шералы: слыхал, мол? И еле заметно покачал головой.

Шералы только заморгал растерянно.

Все снова заняли привычные места, уселся и Юсуп.

— Кто мог подумать такое на Мусулманкула! — сказал он с горечью, и Шады тут же подхватил:

— У скотины пятна снаружи, а у человека — внутри! Его надо строго наказать! Чтобы неповадно было в следующий раз…

— Что? Голову ему надо снять долой! Завтра и снимут! Перед всем народом!

Шады позволил себе легонько пожать плечами. Улыбнулся.

— Это непростительно, аталык. Воля светлейшего хана…

Юсуп побледнел. Шады говорил, как всегда, нудным и негромким голосом, как всегда, прятал под густыми, клочковатыми бровями маленькие невыразительные глазки. Только бледный длинный нос выделялся у него на лице. И все же сейчас в его словах прозвучала некая дерзость.

— Что ты там болтаешь?

— Я сказал, аталык, что светлейший хан не согласен с вашим решением.

Юсуп подскочил.

— Что? С чем он не согласен? Не согласен с тем, что я собираюсь разделаться с врагом, который лютее волка?

Шералы сидел, сдвинув брови. Говорил советник Шады.

— Аталык, вы хотите казнить сорок кипчакских беков. Ладно, мы, предположим, согласимся с этим: они совершили преступление и достойны такой кары. Но ведь вы не сможете снять головы всем кипчакам, не так ли? Или сможете? Тогда мы согласны — казните сейчас хоть восемьдесят беков. Но ведь народ-то останется, аталык. А если останется — не простит, не успокоится. Более того: затаит злобу!

Хотя бы эти проклятые кипчаки были малочисленны… — негромко и сожалительно поддержал кто-то слова Шады.

— Все они поднимутся против нас. А нам и сейчас не дают покоя вести о Мурад-беке, что же будет, если мы начнем междоусобную резню? Как вы скажете, ата-лык? Вот почему светлейший хан, все обдумав, не соглашается с вашим решением.

Юсуп оценил этот веский довод и внимательно поглядел на Шералы: "Неужели ты сам додумался?" Но Шералы на него не смотрел. У всех собравшихся мрачные лица. Брови нахмурены. Кажется, все согласны с тем, что говорит Шады, хотят помилования. Юсуп внутренне протестовал.

— В твоих словах, Шады, с одной стороны, есть смысл, — сказал он. — Но, с другой стороны,