ложные костры, что войско, разделенное на мелкие отряды, укрывается в засаде совсем близко от города.

Едва забрезжил рассвет, растворились ворота на дорогу к Бухаре. Беспорядочным строем двинулись по дороге бухарцы, неся белое знамя. Но едва последние воины покинули город, ринулись из засады на отступающих отряды Юсупа. Никто не успел опомниться; тяжело груженные арбы бухарского обоза загородили всю дорогу, бухарцы метались в ужасе и смятении, но куда бы ни поворачивали — всюду встречали их меч или копье. Обманутый, охваченный страхом Ибрагим Хаял ускакал без оглядки; с ним спаслись десяток-два джигитов на быстроногих скакунах.

Торжественно въехал Юсуп на своем любимом сивом аргамаке в главные ворота Коканда. Гремели в честь победителя карнаи, грохотали пушки с крепостной стены, а он сидел в седле, подбоченившись, и слушал приветственные клики.

— Воитель Юсуп-минбаши! Воитель Юсуп-мин-баши! [33]

Глашатай прославлял его, надрываясь от крика. Толпы встречающих запрудили улицы, люди взбирались на заборы, на крыши домов, громко приветствовали победителя.

Воитель Юсуп-минбаши занял столицу.

На поклон к новым властителям потянулась в ханский дворец городская знать с подарками и подношениями. Юсуп сам встречал всех, сам вел беседы, сам провожал.

Однажды вечером он приказал позвать городского судью — кадия. Сидя за богато накрытым достарханом, они беседовали с глазу на глаз. Юсуп завел речь о порядках в государстве, об уложениях шариата, об истории — прежде всего, конечно, об истории ханства. Расспрашивал о том, как должен держаться хан, о правах и обязанностях визирей и военачальников.

Кадию не привыкать было к перемене власти. В свое время он почтительно склонялся перед Мадали-ханом и, когда тому понадобилось жениться на бывшей наложнице родного отца, нашел подходящую оговорку в шариате; не далее как прошедшей весной встречал он с распростертыми объятиями эмира Насруллу и называл его справедливым мечом веры; теперь он, обращаясь к Юсупу, говорил, что видит в нем очистительный огонь, испепеливший захватчиков. Настороженным, жадным взором следил он за выражением лица Юсупа, подхватывал каждое его слово, читал его мысли. Восхвалял мудрость визирей и храбрость военачальников. Юсуп не мешал ему говорить, но и не поддакивал. Слушал молча, глядел на кадия внимательно. Хитрый кадий почувствовал, что победителю нужен другой ответ, другие примеры.

— О повелитель, законы и порядки в ханстве менялись. Каждому времени свой обычай, — начал он вкрадчиво, краешком глаза следя за тем, как поведет себя Юсуп при этих словах. — От начала мира, с незапамятных времен руководил людьми разум. Не каждый царь есть истинный повелитель, так было, так есть и так будет. Прежде всего — дорога разуму.

Юсуп кинул на кадия острый взгляд. У того от волнения язык прилип к небу. Угадал! Искушенным своим сердцем кадий верно угадал, что этот темнолицый горец со светлыми и зоркими глазами на все готов ради власти. Надо помочь ему. Немедленно, сейчас надо подсказать ему путь, завоевать его доверие. Если кадий не сделает этого сейчас, завтра сделает другой. И кадий заговорил мягко, тепло, убедительно:

— О повелитель! Хозяин власти, конечно, царь. Но… если хозяин по молодости лет или по иной какой причине не может распорядиться властью так, как это угодно богу, нужно помочь ему. Во имя благополучия государства, во имя мира среди мусульман должно пригласить для управления государственными делами человека мудрого и умелого. Бывает и так, что хозяин власти по возрасту своему созрел для дел государственных, но не имеет ни опыта, ни соответствующего воспитания. Тем более необходим ему аталык, умелый наставник, опытный управитель… Это в интересах государства… Здесь нет ничего незаконного, никакого насилия над хозяином власти! Необходимо лишь согласие хана… Должность аталыка — важная, великая должность, повелитель! Аталык — это падишах, не возведенный на престол, это некоронованный властитель государства.

— Так ли это, кадий?

Юсуп, как ни старался, не мог скрыть волнения. Кадий благолепно засиял.

— Истинно так, повелитель, истинно…

— Ты можешь привести пример?

— Эмир Тимур! Победоносный Тимур Гураган. Он вступил в брак с дочерью одного из потомков Джагатая, сына Чингиз-хана, возводил на престол сыновей своего тестя, а власть держал в своих руках! Их лица, их имена чеканили на золотых монетах, но распоряжался деньгами эмир Тимур.

Из уст кадия посыпались другие имена, но Юсуп уже не слушал его. Достаточно одного повода, одного имени — имени Тимура Гурагана! Юсуп глядел на кадия, как индус-факир смотрит на извивающуюся по его воле змею, но думал о своем.

— Так… — сказал Юсуп, когда иссякло наконец красноречие кадия. — Ну, кадий, ответь мне прямо: сможет ли наш хан вести дела, как это велит аллах?

Кадий поспешно замотал головой.

— Нет, повелитель! — с готовностью выговорил он, хватаясь дрожащими руками за воротник. — Нет, нет и нет… Неискушенный, неопытный в таком деле человек… — кадий даже зажмурился, склонив голову. — О повелитель, повелитель…

— Кадий! Подними голову!

— А… А… — кадий повиновался, выцветшие глазки его забегали. — Слушаю и повинуюсь.

— Подними голову, кадий. Разговаривай, глядя прямо в лицо. Я не люблю, когда собеседник прячет от меня глаза.

— Повелитель, ваш покорнейший раб высказал вам всю правду. Помилуйте его… я видел… говорил… слушал.

Коканду нужна мудрая голова и сильная рука, повелитель.

— Ты, значит, считаешь, что государству нужен ата-лык? — Юсуп смотрел на кадия так, будто хотел вывернуть его наизнанку.

— А… А…

— Ну, а где мы найдем такого человека? Кто он? Говори, ты знаешь двор, знаешь всех его людей… Говори!

Кадий запнулся, проглотил слюну и начал, искусно изображая глубокое волнение и восторг:

— О повелитель! Помыслы ваши святы, вы предуготованы для святых дел! И вы еще спрашиваете? — он придал своему лицу выражение страдания. — Вы, оказывается, не знаете себя, не знаете истинную цену себе, повелитель.

Юсуп жестом остановил его. Затем приказал принести дорогой чапан из белой верблюжьей шерсти; ча-пан накинули кадию на плечи.

…Понедельник день, когда аллах завершил сотворение мира. Городская знать, все, кого причисляли к богатым и сильным мира сего, собрались в дворцовом зале приемов и совещаний — диванхане. Места заняли строго по праву, по знатности и молча ждали, когда раскроются парадные двери.

— Святейший хан!

Легкий говор пронесся по диванхане и тут же стих. В дверях показался Шералы. Все, кто ждал ханского выхода, почтительно склонили головы, сложили руки на груди. Справа от Шералы выступал Юсуп, слева — Мусулманкул, следом за ними шли кадий и начальник городской стражи. Шералы все тот же — пустой взгляд, неподвижное лицо. Еле шевеля губами, он приветствовал собравшихся, — должно быть, ему подсказали, как это нужно делать. На приветствие