Плюнув на стельки, Варвара Сергеевна развернулась и пошла в сторону дома.

«Странный мы народ, женщины! — довольно усмехалась она себе под нос. — Сколько бы в нас ни было житейского опыта, а необходимость для здоровья мы с готовностью меняем на необязательную, но такую приятную трату!»

Дав себе слово попридержать оставшиеся на карте сто тысяч — «Вдруг все же понадобятся на ремонт или… для Аньки…» — Варвара Сергеевна, в приподнятом расположении духа, вошла в подъезд. Пока поднималась на свой второй, судорожно соображала, остались ли в доме в необходимом количестве хлеб и сливочное масло.

На коврике возле их двери сидела крупная плюшевая собака.

Поставив пакет с покупками на пол, Варвара Сергеевна, чувствуя подвох, наклонилась к игрушке. Голова собаки была аккуратно отрезана от туловища, а затем поставлена на место. Приподняв игрушку за грязное висячее ухо, она с ужасом увидела, что внутренность собаки выпотрошена и набита маленькими пакетами с соком, вымазанными остатками протухшей еды.

9

Инфанта принимала по вторникам и четвергам. Она арендовала маленький кабинет в неприметном салоне красоты. Салон располагался в центре города и работал исключительно на свою клиентуру.

Для арендующих кабинеты специалистов это было удобной схемой ухода от налогов, а хозяйке, недалекой, но целеустремленной приезжей из Кишинева, полулегальная сдача кабинетов позволяла не только содержать любимый салон, но и потихоньку воплощать в жизнь нехитрые мечты: в прошлом месяце она успела сменить подержанную «Мазду» на популярный в народе джип «Ниссан Террано».

Помимо Инфанты, чей род деятельности не имел определенного названия, в салоне принимали остеопат и гирудотерапевт.

Ни тот, ни другой не лезли к ней с лишними расспросами, она к ним — тем более.

Единственным человеком, прямого контакта с которым она не могла избежать, была хозяйка. Примерно год назад, при знакомстве через крышевавшего салон Петю, Инфанта представилась молдаванке «психологом и сексологом». Разумеется, дипломы у нее никто не проверял. Приезжая — перезрелая барышня за тридцать — была настолько измотана своей скачущей галопом жизнью, что на психологию, равно как и сексологию, у нее не хватало времени. Зато парикмахершу и косметолога, надеясь рано или поздно отхватить в большом городе мужичка пожирнее, хозяйка посещала несколько раз в неделю.

Выпроводив душную и скорую на слезы пожилую бухгалтершу, чья проблема заключалась в разъедавшей ее ненависти к молодой невестке, Инфанта достала из чехла ноутбук.

Подключившись к сети салона, пробежалась по сохраненным ночным наброскам. Поправив с помощью программы орфографию и пунктуацию, она взяла в руки мобильный и залезла в чат с Петей. Получив от нее по мозгам, он быстро нашел и прислал адрес нужной электронной почты. Еще раз скрупулезно изучив написанное, она скопировала текст и, вставив его в тело электронного сообщения, нажала кнопку «отправить».

Странно, но вместо ожидаемого превосходства над противником, она неожиданно почувствовала острую, подсасывающую зависть.

В отправленных строчках была настоящая жизнь.

И в этой, уже прожитой части чужой жизни, ЧУВСТВОВАЛИ.

Инфанта окинула взглядом скудную обстановку кабинета. У окна стоял узкий стеклянный шкафчик, в котором косметолог, принимавшая по средам и пятницам, хранила свои препараты.

Посреди кабинета возвышалось профессиональное кресло с откидывающейся до лежачего положения спинкой. Маленький чистый, пустой письменный стол с придвинутым к нему стулом располагался напротив шкафа. В уголке, при входе, раковина и рядом белая тумбочка.

Светлая крупная, надраенная с утра уборщицей плитка на полу придавала кабинету ощущение больничной стерильности.

— Блудить не надо, предавать не надо! — убирая в сумку ноутбук, бросила Инфанта согласной с ней холодной пустоте кабинета.

Перед тем как уйти, она достала с нижней полки шкафчика толстую красную свечу, зажгла ее и несколькими круговыми движениями очистила огнем большое косметическое кресло, где минутами ранее содрогалась, всхлипывая от ненависти, дебелая бухгалтерша с язвенным желудком.

* * *

Водителя она нанимала только в те дни, когда проходили встречи с орденом.

Ее статус в глазах этих людей должен был оставаться на самой высокой планке.

К тому же на этих встречах было принято выпивать, а в обычные дни Инфанта не нуждалась в алкоголе.

Выпивка и чревоугодие были ее инструментами для отзеркаливания членов созданного ею ордена — сохраняя свою недоступность, она должна была казаться им близкой и понятной.

Наблюдая, как все пятеро (кроме, пожалуй, деканши) пресмыкаются перед ней, как ловят каждое ее слово, боятся чем-то огорчить, она всем своим существом содрогалась от невидимого смеха. Эти пятеро не знали, что она, окончившая всего восемь классов девчонка, в глубине души сама их боится — обычных, живых людей, чьи реакции, мысли и действия невозможно просчитать до конца.

Орден, на первых порах необходимый ей как инструмент для зарабатывания денег, давно уже начал ее развлекать.

С помощью этих пятерых лохов она не думала о хлебе насущном — от клиентов, благодаря их обширным связям стремившихся попасть к ней на прием, не было отбоя.

Сребролюбие было не в ее характере. Честно отдавая в общую казну тридцать процентов от содранного с клиентов, она вполне довольствовалась остальным, ей хватало на оплату и содержание небольшого загородного коттеджа, приличную машину и прочие жизненные необходимости.

Члены ордена представлялись ей фигурами на шахматной доске, надежно обосновавшимися на ее стороне поля.

Петя — слон, Максим Тимофеевич и Игорь Петрович — кони, деканша и врачиха — ладьи. Клиенты же были пешками. Обычными донорами, исправно приносившими бабло и поддерживавшими крутость созданного ими с Петей бренда.

На противоположной же стороне поля пока еще крепко стояла другая королева…

Ее армия, как выяснилось, была слаба, но разгромить ее грубым и примитивным натиском было бы неправильно.

Эта королева заслуживала худшего, чем физическая смерть, она заслуживала мрачной темницы, кишащей демонами ее грязной и эгоистичной душонки.

Выйдя из салона, Инфанта села за руль белоснежной, надраенной с утра Жаруа машины.

Дел у нее на сегодня в городе больше не было.

Включив навигатор и убедившись, что дороги еще не сильно загружены, она решила поехать в музей.

Одинокая ворона, сидящая на заборе, не выходила у нее из головы.

Что-то тянуло ее к этой картине, некая неуловимая фабула, вложенная в нее художником. Из-за сосудистого кризиса, столь неожиданно накрывшего ее накануне, и вмешательства того чудно́го мужчины ей не удалось как следует рассмотреть детали.

Был ли прописан в глубине картины дом или ей это только показалось?

Весна там была или осень?

Смотрела ли ворона на зрителя или в землю? А может быть, в небо?

Инфанта хотела поскорее получить ответы.

Не успела она тронуться с места, как в Ватсап постучалось сообщение от