броситься и защищать его от ударов долговязого соперника, но никто не сделал этого. Правило было драться один на один, нарушить его означало навлечь на свою молодую голову всеобщие гнев и презрение. Сердца наши пылали, когда Коля раз за разом получал мощным кулаком оппонента по голове, но все мы стояли. Наши желваки ходили ходуном, кулаки сжимались, но никто не двигался с места.

Все потому, что «Эйсидиси» не было говном. Оно не было говном ни при каких обстоятельствах, и если бы долговязый сказал это не Коле, а кому-нибудь другому, расклад был бы такой же – обидчика позвали бы драться.

Эту странную одержимость мы переняли у старших товарищей и братьев. Мы видели, как они, вооружившись цепями и ломом, шли «отдавать жизни за металл» – это было их выражение. Сцепив зубы, как, возможно, делали это рабочие на каких-нибудь парижских баррикадах, наши старшие товарищи шли отстаивать свои металлические идеалы против окружающей толпы лысых, неврубных и злобных. Они были как триста спартанцев, и весь мир – черт его возьми – целый огромный мир восставал против них. Против длинных волос. Против кожаных заклепанных курток. Против джинсов, порванных на коленях. Против «Эйсидиси» – сладкой, мать ее, музыки. Музыки молодости, подворотен, портвейна, случайного секса, первой влюбленности, темных улиц, пьяных слез, трагедий, признаний, расставаний, жажды перемен. Все эти парни, раз в неделю выходившие биться с лысыми, выступали даже не против них – лысых, – они шли драться против привычного уклада жизни нашего городка, и в первую очередь – против будущего. Оно, будущее, не было к ним дружелюбно, оно предполагало только два, или три, или четыре дальнейших пути. Причем три из них вели на различные заводы через ПТУ, через безнадегу пьяных отцов и дедов, и так – до седьмого поколения, которое смирилось, приняло этот уклад и теперь тухло в своих квартирах; и они – молодые – видели это, брали в руки цепи и шли на защиту своей молодости.

Лысые олицетворяли сложившийся порядок вещей. Они стояли за незыблемость и за легкую музыку, венцом которой стала песня про белые розы. Волосатые лелеяли в душе бунт, и «Эйсидиси» – странная австралийская группа, которой заправлял чувак в коротких школьных штанишках, – оказались идеальным саундтреком к этому бунту в советской глубинке.

В ту пору было просто найти себе друзей и нажить врагов. Если ты волосат, то оказывался желанным гостем в нашем дворе, где имели обыкновение собираться отверженные. Но волосы означали слишком многое – чересчур стрессовый фактор, поэтому появление новичков в сложившихся рядах металлистов было редкостью. Каждый отважившийся фактически рвал со своим прошлым окружением – и, возможно, в ближайшей драке ему была уготована честь пасть новой жертвой.

Примерно таков был бэкграунд тех времен, и поэтому мы всей душой болели за Колю Здышкина, когда он получал от своего лысого оппонента.

«Эйсидиси» слушал каждый из нас – слишком много прошло у нас перед глазами, чтобы забыть об этой музыке. И я думаю, если подловить сейчас Энгуса Янга, их лидера, и выложить ему всю подноготную – дескать, так и так, мистер Янг, жуткие вещи творились под аккомпанемент вашей гитары, – мне кажется, он будет очень удивлен и вряд ли поверит в это.

Я помню, как плохо отпечатанные копии с обложки «Хайвэй ту хэлл» в 90-м году уходили по рубль восемьдесят штука. Ими банчил белобрысый крупный чувак по кличке Дейвид, и за фотографиями реально выстраивалась очередь. В центре этого исторического снимка был Энгус Янг собственной персоной с дьявольскими рожками на голове.

Отец моего лучшего друга Леши Карнаухова, простой и набожный работник железнодорожного депо, увидев этот плакат на стене, выпорол сына нещадно. «Этой бесовщины не будет в моем доме», – сказал он, вглядываясь в кровоточащий от побоев Лешин зад, а затем сорвал фото со стены, а надо сказать, на покупку снимка ушли все Лешины сбережения, но кто бы мог тогда знать, что судьба покупки будет трагической и недолгой. Двумя мощными движениями отец разорвал фотографию и выкинул в окно, а взамен дал Леше скрепленную бечевкой брошюру под названием «Церковь против рок-н-ролла». Тогда, в 90-е, церковь как раз набирала силу, и одним из средств ее агитации были эти бедные идиотические книжицы, которые паства рассовывала по почтовым ящикам горожан. В брошюрах перепечатывались самые яркие цитаты современных святых отцов, и отцы, в частности, утверждали: «Музыка группы, известной как «Эйсидиси», несет в себе призыв поклоняться темным силам и сатане. Энгус Янг, основатель группы, неоднократно участвовал в черных мессах, а песни дебютного альбома группы включают в числе прочих такие строчки: «Дьявол, ты наш кумир. Шесть, шесть, шесть – ты наше число». Этого было достаточно отцу Леши Карнаухова, чтобы учинить скорую и кровавую расправу над сыном-металлистом.

Это только один случай, когда родители протестовали против увлечения своих отпрысков тяжелой музыкой, а всего же их было бесчисленное множество. Но что происходило потом? Униженные, отвергнутые всем миром волосатые металлисты собирались в группы, и сталь закалялась в их душах.

Первыми покупками того же Леши Карнаухова на гонорар от заводской практики стали гитара «Урал», самодельная примочка, воспроизводившая металлический звук «дисторшн», а также надежный английский замок. Его, замок, Леша самолично врезал на дверь своей комнаты. И теперь, когда привычную сонную тишину нашего городка разрывали звуки его тяжелой гитары, а папа бился всеми костями в дверь, чтоб вернуть сына на истинный путь, замок был спасением, которое вселяло в наши робкие молодые души надежду: старые не прорвутся, им не подмять под себя новый, начинающийся мир.

В 94-м группа инициативных ребят предложила директору нашей школы подготовить к новогодней дискотеке номер со стилизацией под хеви-метал. Директор долго думал, как относиться к этой свободе ученической мысли, и в итоге дал добро. Хореография номера была один в один снята с видеоклипа «Эйсидиси» на песню «А ю реди» и по замыслу организаторов должна показать всем и каждому, что такое настоящий рок-н-ролльный стиль жизни. Четыре мальчика из старших классов изображали участников группы: под фонограмму вышеозвученной песни они прыгали и открывали рты, подражая английским словам, а поскольку гитар в школьном хозяйстве тогда еще не было, их решили заменить на швабры.

Кастингу на роль металлистов мог позавидовать «Дом‐2». Две недели перед Новым годом у дверей нашей школы выстраивались очереди из желающих попробовать себя на роли Энгуса Янга, Малькольма Янга, вокалиста Брайана Джонсона или, на худой конец, ударника – никто и тогда не мог сказать, как его звали, а теперь и подавно вряд ли. Но сути