Шрифт:
Закладка:
Что произошло в ходе технологической революции – четвертой промышленной революции, цифровизации, пик которой, как мне кажется, пришелся именно на пандемию? Возник новый институт, связавший между собой уже не только предпринимателей, но и миллионы людей. Я сейчас попробую объяснить, как это произошло, потому что это достаточно примечательно.
Коронакризис – кризис, вызванный эпидемией, – это вообще редкая история.
Кризисы такого рода отличаются тем, что меняется относительная цена активов. При обычном кризисе все идет вниз, кроме цены денег овернайт, то есть цены денег, кредитов, которые необходимы для спасения. А при кризисе от внешнего шока что-то уходит практически в ноль, как туризм, авиаперелеты и пр., что-то просто падает, как при обычном кризисе, а кое-что стремительно растет, как цифровая индустрия, логистика. Эта разнонаправленность имеет колоссальные последствия, потому что меняются взаимные силы групп, очень растут экономические активы одних при падении других, и это будет влиять и на политику, и на общественное устройство.
И еще один важный момент: кризис от внешнего шока дает толчок развитию, потому что развитие в принципе может возникать по двум причинам. Объяснить развитие, кстати, гораздо труднее, чем его отсутствие, потому что понятно, что любые системы должны приходить в равновесие, успокаиваться, останавливаться. А вот чтобы они запустились, начали движение, нужен либо внешний удар – шок, либо тот самый переворот вкусов, предпочтений и общественных ценностей, о котором мы уже говорили в связи с отменой рабства в США или крепостного права в России. Нынешний коронакризис, пожалуй, первый случай в истории, когда обе схемы сработали одновременно. Миллиарды людей не только испытали внешний удар от пандемии, но и попали под домашний арест карантина, о чем-то думали, переписывались в соцсетях, смотрели видео, читали книги, задавали себе новые вопросы. И люди вышли оттуда другими. Ну, например: никто не мог и помыслить в докризисное время, что, скажем, десятки тысяч мелких игроков на фондовом рынке США могут сговориться и провести односекундную операцию, лишив доходов крупных игроков. Овцы стригут волков! Юридически и этически невозможная ситуация для прежнего мира. Кардинально изменилось поведение людей, которые вышли из вынужденной самоизоляции с измененными представлениями о том, что хорошо и что плохо, как можно взаимодействовать друг с другом – потому что оказалось, что взаимодействовать можно чрезвычайно широко, и в этом проявляется рост социального капитала.
Теперь об институтах, которые обеспечили такой рост. Дело в том, что в соответствии с представлениями институциональной экономической теории институты бывают двух видов – это всегда правила, но с двумя разными механизмами поддержания. Один вариант – внешнее принуждение, когда за соблюдением правил следят специально обученные люди: налоговый инспектор, полицейский, таможенник. Другой вариант – выполнение правил обеспечивается вашим окружением, референтным кругом, представлением о том, как надо себя вести, чтобы с вами не сократили или даже не прекратили общение. Похоже, теперь появился третий вид институтов, которого никогда не было, с особым механизмом принуждения, основанным на технологиях искусственного интеллекта. Я говорю о цифровых платформах с агрегаторами и рейтингами. Появление этих новых институтов как раз и стало ключом к массовому распространению распределенного доверия, когда человек пользуется AirBnB или BlaBlaCar, общается с совершенно незнакомыми людьми и при этом убежден в своей защищенности, потому что он верит тому, что агрегатор сработал правильно, что рейтинг выставлен справедливо, потому что он сам участвовал в составлении этого рейтинга. И в результате возникает эффект, который не только порождает доверие на платформах, но и заставляет целые государства и правительства действовать определенным образом. Сейчас попробую объяснить, почему.
Итак, доверие – доказанный важный фактор экономического роста. Ключ к доверию – это некоторые институты, которые позволяют людям доверять друг другу. Вот появились частные цифровые экосистемы – американские, российские, китайские. Ими могут пользоваться все, в отличие от узких персонализированных институтов типа наших бизнес-сообществ с предоплатой в 1990-е годы. В это включается правительство, потому что выяснилось, что возник эффект вытеснения и теперь сопровождение бизнес-трансакций, деловой активности переходит от государства к частным цифровым сервисам. Этот факт подтвердили мои коллеги по экономическому факультету во главе с Еленой Никишиной, во время первого карантина – на европейской статистике, а по окончании карантина – на полевых исследованиях в России.
Причем, вы не поверите, в каких вопросах государство проигрывает конкуренцию. В вопросах полиции и суда! Рейтинг – это не что иное, как судебная функция. Он определяет статус человека на цифровой платформе, делит рынок.
А удаление с платформы – это полный аналог изоляции человека полицией, потому что он теряет доступ к тем благам, которые несет цифровая платформа. И правительства по всему миру зашевелились: они пытаются создать свои сервисные платформы, изменить подход к клиенту, сделать из всевластного налогового ведомства сервисную компанию и т. д. – для того, чтобы не утратить контроль, который начинает смещаться в сторону частных цифровых систем. Я бы сказал, что в целом пошло активное движение от создания новых институтов к росту доверия на основе этих новых институтов и их тиражирования.
Теперь посмотрим, что происходит в России. Мы же говорим о попытке запустить рост именно в нашей стране. Да, в общем, примерно то же самое и происходит. Однако у нас другая стартовая позиция. Есть ли надежда на то, что мы можем использовать этот мировой тренд, значительно повысить уровень доверия в стране, чтобы стимулировать экономический рост?
Давайте начнем с геномики, потому что изменяемость того или иного свойства мы теперь можем исследовать самыми разными способами. Исследования генетической составляющей доверия с помощью анализа характеристик близнецов показывают, что фактор наследственности в общем уровне доверия составляет от 5 до 20 %. Это очень мало, потому что интеллект, например, наряду с аутизмом и шизофренией, – на 80 % наследуемое свойство. (Что меня как человека, занятого образованием, настораживает и пугает. Я начинаю думать: чем мы занимаемся в сфере образования? Мы просто отбираем тех, у кого наследственно определенный интеллект, или мы все-таки меняем генетическую предрасположенность и позволяем подняться тем, у кого такой предрасположенности нет?) Черты личности, такие как
