совсем не похожим на парижан, которые, с революцией или без нее, жили в возбуждении, возмущались браком, ненавидели своих дворян, подозревали своего короля и сомневались в Боге. Здесь тоже были дворяне, но они танцевали и музицировали в своих дворцах, уважали пешеходов, не предавались снобизму и галантно, но безрезультатно умирали перед деловитыми наполеоновскими воинами. Классовое сознание было наиболее острым в высшем среднем классе, который делал состояния, снабжая армию, или давая взаймы аристократам, обедневшим из-за феодализма, лишенного стимулов, или государству, постоянно ведущему и проигрывающему войны.

Начинал формироваться пролетариат. К 1810 году в Вене и ее окрестностях насчитывалось более сотни фабрик, на которых работало в общей сложности около 27 000 мужчин и женщин, почти все они получали зарплату, которой хватало на жизнь и размножение.7 Уже в 1811 году появились жалобы на то, что нефтеперерабатывающие и химические заводы загрязняют воздух.8 Развивалась торговля, чему способствовал выход к Адриатическому морю в Триесте и Дунай, который соединял сто городов, а также Будапешт и выходил к Черному морю. После 1806 года попытка Наполеона исключить британские товары с континента и французский контроль над Италией помешали австрийской торговле и промышленности, а сотни семей остались без работы и нищеты.

Финансами в основном управляли евреи, которые, будучи отстраненными от сельского хозяйства и большинства отраслей промышленности, стали экспертами в обращении с деньгами. Некоторые еврейские банкиры в Австрии соперничали с Эстерхази в великолепии своих заведений; некоторые стали заветными друзьями императоров; некоторых почитали как спасителей государства. Иосиф II облагодетельствовал некоторых еврейских банкиров в знак признательности за их патриотизм. Император особенно любил посещать дом финансиста Натана фон Арнштейна, где он мог обсуждать литературу и музыку с хорошенькой женой банкира. Это была разносторонняя и культурная Фанни Итциг, содержавшая один из самых любимых салонов в Вене.9

Правительство управлялось дворянством со средней компетентностью и незначительной честностью. Джереми Бентам в письме от 7 июля 1817 года оплакивал эту «полную моральную гниль австрийского государства» и отчаивался найти «благородного человека». Ни один простолюдин не мог подняться до командного поста в вооруженных силах или правительстве; следовательно, у солдат и бюрократов было мало стимулов идти на риск ради продвижения по службе. Ряды армии пополнялись беспечными добровольцами, или призывом по лотерее, или набором нищих, радикалов или преступников;10 Неудивительно, что австрийские армии периодически разбивались французскими легионами, в которых любой рядовой мог дослужиться до командира и даже стать членом наполеоновской герцогской свиты.

Социальный порядок поддерживался армией, полицией и религиозной верой. Габсбурги отвергли Реформацию, остались верны католической церкви и полагались на ее хорошо обученное духовенство, которое должно было укомплектовывать школы, цензурировать прессу и воспитывать каждого христианского ребенка в вероучении, освящавшем наследственную монархию как божественное право и утешавшем бедность и горе утешениями и обещаниями веры. Великие фанзы, такие как Штефанскирхе и Карлскирхе, предлагали торжественный ритуал с песнями, кадилом и коллективной молитвой, возвышенный мессами, которые охотно исполняли протестанты вроде Баха и скептики вроде Бетховена. Религиозные шествия периодически привносили на улицы драматизм, обновляя общественную память о мучениках и святых и отмечая милосердное заступничество венской королевы, Девы-Матери. Если не считать дисциплинарного страха перед адом и некоторых неприятных картин мучений святых, это была настолько утешительная религия, какую когда-либо предлагали человечеству.

Образование, начальное и среднее, было передано церкви. В Венском, Ингольштадтском и Инсбрукском университетах служили ученые иезуиты. Пресса строго контролировалась; всех вольтерьянцев останавливали на границах страны или у городских ворот. Вольнодумцы были редкостью. Некоторые масонские ложи пережили попытку Марии Терезии уничтожить их; но они ограничивались умеренным антиклерикализмом, который мог допустить даже добрый католик, и программой социальных реформ, которую мог одобрить император. Так, Моцарт, убежденный католик, стал масоном, а Иосиф II вступил в тайный орден, одобрил принципы реформ и принял некоторые из них в качестве законов. Более радикальное тайное общество, Иллюминаты, которое Адам Вейсхаупт, бывший иезуит, основал в Ингольштадте в 1776 году, выжило, но в сравнительном упадке. Леопольд II повторил запрет своей матери на все тайные общества.

Церковь прекрасно справилась с задачей воспитания в людях патриотизма, милосердия, социального порядка и сексуальной сдержанности. Мадам де Сталь сообщала в 1804 году: «Вы никогда не встречали нищего….. Благотворительные учреждения регулируются с большим порядком и либеральностью. Все носит отпечаток родительского, мудрого и религиозного правительства».11 Сексуальная мораль была довольно твердой среди простолюдинов и гораздо более распущенной в высших классах, где мужчины заводили любовниц, а жены — любовников. Бетховен, рассказывает Тайер, протестовал против «нередкой в Вене его времени практики жить с незамужней женщиной в качестве жены».12 Но единство семьи было обычным делом, и родительский авторитет сохранялся. Нравы были умиротворенными, и революционные настроения в них почти не приветствовались. Бетховен писал 2 августа 1794 года: «Я убежден, что пока у австрийца есть его темное пиво и сосиски, он не будет бунтовать».13

Типичный венский житель предпочитал, чтобы его развлекали, а не перевоспитывали. Он охотно отдавал свои крейцеры или гроши за простые развлечения, например, за наблюдение за Никлосом Рогером, «несгораемым испанцем», который утверждал, что не поддается огню.14 Если он мог выделить немного больше, то мог сыграть в бильярд или боулинг. Вена и ее окрестности изобиловали кафе — так их называли из-за кофе, который теперь соперничал с пивом в качестве любимого напитка. Это были клубы бедняков; венцы более высокого статуса ходили в Bierhallen, где были сады и прекрасные комнаты; обеспеченные люди могли проиграть свои деньги в игорных залах или пойти на бал-маскарад — возможно, в Redoutensaal, где сотни пар могли танцевать одновременно. Еще до времен Иоганна Штрауса (1804–49) мужчины и женщины Вены жили танцами. Сдержанный и величественный менуэт уступал место вальсу; теперь мужчина мог наслаждаться электрическим контактом со своей отрезанной половиной и увлекать ее в волнующий вихрь, давший танцу название. Церковь протестовала и прощала.

V. ИСКУССТВО

Театр в Вене процветал во всех степенях — от двухкопеечных скетчей на импровизированных сценах до классических драм в роскошных помещениях и убранстве. Старейшим регулярным театром был Кернтнертор, построенный муниципалитетом в 1708 году; здесь актер-драматург Йозеф Антон Страницкий (ум. 1726), опираясь на итальянского Арлекино (Арлекина), создал и развил персонаж Гансвурста, или Джона Болони, уморительного шута, в котором немцы,