А если генерал пойдет на Якутск? Центр-то Якутии ему важнее какой-то Амги,— возражал Строд, стараясь представить себя на месте Пепеляева: «Как бы я поступил в таком случае?»

Строду одно было ясно: Пепеляев не минует Амги, и у него, Строда, есть приказ — погибнуть, но не пропустить генерала на Якутск. С такими размышлениями он улегся спать. Рано утром Строда разбудил начальник гарнизона.

Нарочный из Якутска с приказом от командующего войсками...

Байкалов приказал немедленно выступить на Петропавловский и сменить командира гарнизона Дмитриева, в случае нужды оставить Петропавловский и действовать в тылу Пепеляева. Дмитриеву приказывалось вернуться в Амгу и там держать оборону.

— Теперь все ясно. Ты остаешься в Амге или со мной? — спросил Строд Донаурова.

Иду с тобой. Ведь надо же передать воззвание Пепеляеву,— ответил Андрей.

Оно уже не играет серьезной роли. Гораздо важнее тебе попасть в Охотск.

- Если придется действовать в тылу Пепеляева, мой уход облегчен, согласился Андрей и тут-же подумал: «Мой путь на Охотск — это путь к Феоне и к самому себе».

Вечером того же дня отряд Строда вышел из Амги. Джергэ, и прежде бывавший в этих местах, показал на равнину, с трех сторон окруженную тайгой:

— Вот она, Сасыл-Сасы...

— Лисья Поляна! — воскликнул Андрей, пытаясь разглядеть в холодном сиянии луны равнину, и вдруг тоска овладела им, сердце защемило от предчувствия близкой и потому особенно грозной опасности.

На пятые сутки Строд подошел к Петропавловску. Беспечность командира Дмитриева возмутила его, он долго разгуливал по наслегу, заглядывая в избы: крепко, по-домашнему спали бойцы. Спал и сам Дмитриев, укрывшись с головой одеялодо. Строд сорвал одеяло, вытащил из-под подушки командира наган.

— Твоя беспечность граничит с изменой! За этакое дело отдают под военно-полевой! — не сдерживая ярости, распекал он Дмитриева.

— Пепеляевцы врасплох не застали бы, у меня разведчики зоркие,— оправдывался Дмитриев, торопливо надевая штаны и от спешки путаясь в них.

Строд созвал командиров на военный совет, в избе сразу стало душно, шумно, под потолком повисло'облако табачного дыма. Андрей слушал разговор командиров, стараясь по внешнему виду определить их характеры: занятие обманчивое и неблагодарное.

Рядом со Стродом сидел Дмитриев — свежий, веселый от сознания, что с него снята ответственность за отряд. Он уже был весь на обратном пути в Амгу, и происходящее мало интересовало его.

Запрятался под божницу яйцеголовый фельдшер Капралов; у него непроницаемое, будто застегнутое на незримые застежки, лицо.

Адамский, командир взвода, юркий как ртуть, вертел нечесаной головой, заглядывая в рот, ловя каждое слово Строда.

Кто они, эти люди? Храбрецы, трусы? Как поведут себя в минуту опасности, за пулеметом, в рукопашной схватке, в плену, на допросе? Все было загадкой для Андрея.

В избу в клубах морозного пара ввалился пулеметчик.

— Беда, беда! Пепеляев захватил Амгу, наши разгромлены, командир Амгинского гарнизона бежал...

— Да ты рехнулся! Да я за такие шутки!.. — остервенился Строд.

— Вот они расскажут,— показал пулеметчик на троих красноармейцев.

Строд повернулся к вошедшим, но даже он, часто попадавший в таежные передряги, почувствовал себя не в своей тарелке. Бойцы с почерневшими физиономиями, распухшими носами, скрюченными пальцами пошатывались от голода, от изнурения.

Они рассказали о гибели почти всего амишского гарнизона, — Нужно спутать планы Пепеляева,— решил Строд. — Мы возвращаемся в Амгу, чтобы преградить генералу путь в Якутск,

Порхал мелкий снежок, курились наледи, хрустели под но-гами сугробы, таежное безмолвие нарушали треск, скрип, храп, человеческая ругань, оленье хоркание, лошадиное ржание,—< от катящегося вала звуков разбегалось зверье, одни вороны мелькали между деревьями, сопровождая отряд.

^Донауров брел за розвальнями, на которых полулежал больной красноармеец. Время от времени тот просыпался, изумленно глазел на Андрея и начинад свой сбивчивый рассказ о гибели амгинского гарнизона.

Андрей слушал и представлял, как захваченные врасплох красноармейцы выскакивали на улицу и попадали под пулеметы пепеляевцев. Над Амгой в ту ночь стоял морозный туман, люди не отличали своих от чужих, и не было с ними командиров, которые могли бы приостановить панику.

— Молчат они и лезут, молчат и лезут,— повторял боец. — Перед самым рассветом мы впятером спрятались в тайге. Пошагали в Петропавловский, изголодались, обморозились, совсем ослабели. Неподалеку от Петропавловского два бойца легли на снег и не встали, а мы на карачках, но доползли...

Над Андреем посвистели распахнутые крылья, грозвучало карканье, и ворон умчался в тайгу, как раскрещенная тень смерти.

Ворон да ворона — самые добрые птицы, только и советуют: «Кра-ди, кра-ди, кра-ди»,— сказал боец, и это было совсем неожиданно.

Андрей поглядел в седое, с оранжевыми разводами небо. Справа в морозной мгле стояло солнце, окруженное полосами ложного света; слева,,над темной зеленью елей, высились горные вершины. Может быть, оттого, что вершиньі походили на облака, у Андрея появилось радужное настроение.

Горные вершины, в своем величии равные только богу манили к себе, хотелось взвиться над миром, встать на одной из таких вершин и оттуда увидеть все скрытое от сердца от ума Ьще хотелось тишины, близкой к безмолвию Севера ’

Строд решил устроить привал, но Джергэ посоветовал пройти еще несколько верст. ^

’ кочевать надо на Лисьей Поляне. Там юрты есть там сено и вода, однако. р ’

„ ЗЛ 6ЧерУ тайга расступилась, открывая широкую равнину с разбросанными по ней стогами сена; между стогами чернели юрты, слабые дымки курились над остроконечными крышами

пытаа»и олев а и ЛИ Л ° ШаД " Заржад "' зв0н,е защжм "

Опыт научил Строда быть осторожным, перед ночевкой он решил осмотреть Лисью Поляну: якутское, со свистящими со-' гласными, название Сасыл-Сасы резало слух, и почему-то настораживало, и словно в чем-то обманывало.

— Не признаю предчувствий, а все-таки Сасыл-Сасы — это скверно звучит,— сказал он.

С востока Лисья Поляна обрезалась сопкой, покрытой густым ельником, на западе соединялась с безымянным озером, и там находилось самое открытое место. С севера поляну прикрывала березовая рощица, на юге она сливалась с тайгой.

Чадила коптилка, потрескивали дрова, куржавела от мороза юрта. Разговоры угасли, командиры погрузились в сон. У ледяного окна, положив голову на щиток, дремал пулеметчик, светила