ничего не сказала, но жестом согнала его с водительского кресла. Потом она

села за руль и они отправились в путь.

Они ехали и ехали через грязное белое месиво окраин Лимы,

вместо домов были груды мешков с цементом

под крышами из картона или круги из покрышек с горящей покрышкой в центре.

Герион смотрел,

как из этих картонных домиков возникают

дети в безупречно чистой форме

с острыми белыми воротничками и идут вдоль шоссе, смеясь, прыгая и высоко

держа свои ранцы. Потом Лима закончилась.

Машину сжал плотный кулак тумана. Они ехали вслепую. Никаких признаков

дороги или океана. Небо потемнело.

И так же внезапно туман закончился и они выехали на пустынное плато, а

по обе стороны от машины выросли

отвесные зеленые стены сахарного тростника. Тростник закончился. Они поднимались всё выше

и выше и выше и выше

по серпантину, высеченному прямо в скале, вверх и вверх, и так целый день.

Им встретились еще одна или две машины,

а потом они остались один на один с небом, которое поднимало их к себе.

Анкаш спал.

Его мать молчала. Геракл странно притих. О чем он думает?

спрашивал себя Герион.

Герион смотрел, как проносятся за окном доисторические скалы, и размышлял о мыслях.

Даже когда они были вместе,

он никогда не знал, о чем думает Геракл. Иногда он спрашивал,

О чем ты думаешь?

И это всегда оказывалось что-нибудь странное, вроде наклейки на бампере или блюда,

которое Геракл ел в китайском ресторане много лет назад.

О чем думает Герион, Геракл никогда не спрашивал. В пространстве между ними

образовалось опасное облако.

Герион знал, что ему нельзя обратно в это облако. Желание – это не шутки.

Он видел, как поблескивают черные пятна

на шипах. Геракл как-то рассказал ему о своей фантазии,

в которой какой-то мужчина привязывает

его руки к двери и занимается с ним сексом в машине. Возможно, об этом он сейчас и думает,

подумал Герион, глядя

сбоку на его лицо. Внезапно машина подлетела в воздух и с грохотом

рухнула обратно на дорогу.

Мадонна! вырвалось у матери Анкаша. Она переключила скорость, и они потряслись дальше.

На протяжении всего подъема дорога постепенно

становилась всё более каменистой и теперь превратилась в тропу, усыпанную

булыжниками. Казалось,

что опустилась темнота, но потом дорога снова повернула, и небо

распахнулось перед ними –

золотая чаша, в которой взрывались последние мгновения заката, – потом еще поворот,

и всё погасло в черноте.

Я бы сейчас не отказался от гамбургера, объявил Геракл.

Анкаш застонал во сне.

Мать Анкаша ничего не сказала. Машина проехала мимо цементного домика без крыши.

Мимо еще одного. Потом мимо группы

женщин, которые сидели на корточках и курили в ярком свете луны.

Уарас, сказал Герион.

XXXIX. Уарас

В Уарасе вода кипит при семидесяти градусах.

Очень высоко. На такой высоте сердце начинает выпрыгивать из груди. Город окружают

голые горы из песчаника,

только на севере вдруг высится угловатый снежный кулак. Анды! закричал Геракл,

войдя в обеденный зал.

Они ночевали в «Отеле Тури́стико». Окна обеденного зала выходили на север,

и зал был настолько темным по сравнению

с утренним светом снаружи, что все они на мгновение ослепли. Они сели.

Кажется мы тут

единственные постояльцы, сказал Герион, обводя взглядом пустые столы. Анкаш кивнул.

В Перу больше нет туристов.

Иностранцы сюда не приезжают? Ни иностранцы ни перуанцы. Никто не заезжает

севернее Лимы. Почему? спросил Герион.

Страх, ответил Анкаш. Странный вкус у этого кофе, сказал Геракл. Анкаш налил себе кофе,

попробовал, потом спросил что-то у мамы на кечуа.

Она говорит в него добавлена кровь. В смысле кровь? Коровья, это местный

рецепт. Для укрепления сердца.

Анкаш наклонился к матери и сказал ей что-то, от чего она рассмеялась.

Но Геракл уже уставился в окно.

Потрясающий свет! сказал он. Как будто телевизор! Он стал надевать куртку.

Кто со мной на разведку?

Вскоре они уже продвигались вверх по главной улице Уараса. Она поднимается, резко

освещенная, к снежному кулаку.

По обеим сторонам выстроились деревянные столики, на которых можно обнаружить

жвачку «Чиклетс», карманные калькуляторы, носки,

горячий круглый хлеб, телевизоры, отрезы кожи, «Инка-колу», надгробия,

бананы, авокадо, аспирин,

мыло, мизинчиковые батарейки, кокосы, фары, хозяйственные щетки, американские романы,

американские доллары. За столами торгуют

женщины, мужественные и маленькие, как ковбои, в многослойных юбках

и черных федорах. Мужчины

в пыльных черных костюмах и федорах стоят группками и разговаривают. Дети,

одни в голубой школьной форме,

другие в спортивных костюмах, и федорах, носятся вокруг столов. Несколько улыбок,

много сломанных зубов, никакой злобы.

Анкаш с матерью теперь всё время говорили на кечуа и иногда на испанском

с Гераклом. Герион шел

с фотоаппаратом в руке и мало говорил. Я исчезаю, подумал он,

но фотографии того стоили.

Вулкан – это не просто гора. Направляя на что-то фотоаппарат, невозможно просчитать,

к каким последствиям это может привести.

XL. Фотографии: происхождение времени

На этой фотографии четыре человека сидят за столом, положив руки перед собой.

Огонек курительной трубки рдеет на глиняной

миске в центре стола. Рядом стоит керосиновая лампа. На стенах вспыхивают чудовищные прямоугольники.

Назову ее «Происхождение времени»,

подумал Герион, откуда-то повеяло ужасным холодом.

Он уже очень долго

устанавливал фотоаппарат. Огромные бассейны момента распахивались вокруг его рук,

когда он пытался ими пошевелить.

Холод стачивал его зрение по краям, оставляя только узкий канал, по которому

шок – Герион резко

сел на пол. Никогда в жизни он так не накуривался. Я слишком голый,

подумал он. Эта мысль казалась глубокой.

И еще я хочу любить. Это тоже его пробрало. Всё неправильно.

Неправильность явилась как палец,

рассекающий воздух, Герион пригнулся. Что это