Багаж?

Мы завернем его в чехол для оружия куча людей берет с собой в Перу оружие.

Анкаш сел на краешек карусели

и сложил руки на коленях. Анкаш наблюдал за Гераклом.

Герион наблюдал за Анкашем.

Внутри он был в ярости – Значит, они улетают в Перу и вот так просто

оставляют меня здесь – дрожащий звук

оборвался глухим лязгом. «Хэрродс» погрузился во тьму. Герион услышал,

как тихий голос сказал, Он всегда знает где щиток.

Во всем универмаге отключилась сигнализация, примчался Геракл, они все вместе

подняли тигра ему на плечи

и побежали к эскалатору. Vamos hombres! крикнул Геракл. А потом

они втроем полетели в Перу.

XXXV. Глэдис

Он не только был очень голоден, но что гораздо более унизительно –

на высоте 12 000 метров над горами, отделяющими Аргентину от Чили,

красный песчаник которых, изрезанный белыми впадинами,

напоминал пирог с безе, – Герион почувствовал, что возбуждается.

Он сидел между Гераклом и Анкашем.

В самолете было холодно, и они все втроем были накрыты

пледом «Аэроперу». Герион пытался читать.

Только застряв в нем высоко над Андами на полпути к Лиме,

он понял, что роман, купленный им

в аэропорту Буэнос-Айреса, был порнографическим. Он злился на себя за то, что

что-то шевелилось в нем из-за глупых предложений вроде

Глэдис скользнула рукой под ночную сорочку и стала ласкать свои бедра. Глэдис!

Ему было противно это имя. Но его бедра

под пледом «Аэроперу» стали очень теплыми. Он щелкнул выключателем

и засунул книгу подальше

в карман впередистоящего кресла. Откинулся на спинку в темноте. Слева от него во сне

шевелился Геракл. Справа

неподвижно спал Анкаш. Герион попробовал положить ногу на ногу, но не смог, подвинулся

влево. Притвориться спящим

и положить голову на плечо Гераклу. Запах кожаной куртки

у лица и сильное давление

руки Геракла из-под кожи вызвали в Герионе волну желания, яркую как цвет.

Она взорвалась у него внизу живота.

Потом плед шевельнулся. Он почувствовал на бедре руку Геракла, и голова

Гериона отклонилась назад, как цветок мака на ветру,

губы Геракла опустились на его, и внутрь пролилась чернота. Рука Геракла

была на его ширинке. Герион отдался

удовольствию, а самолет летел сквозь облака со скоростью 978 километров в час,

регистрируя температуру -57 градусов по Цельсию.

Две женщины с зубными щетками проковыляли по проходу в красноватой рассветной темноте.

Какие хорошие все эти пассажиры,

мечтательно думал Герион, опускаясь вместе с самолетом на подлете к Лиме. Он наполнился

нежностью, заметив у многих

на щеках красноватые отпечатки в тех местах, которыми они

прижимались во сне к подушкам кресел. Глэдис!

XXXVI. Крыша

Грязно-белое субботнее утро в Лиме.

Небо низкое и темное, как перед дождем, только дождей в Лиме не было с 1940 года.

На крыше дома стоял Герион

и смотрел на море. Со всех сторон его окружали трубы и веревки с бельем.

Было непривычно тихо.

На соседней крыше, наверху лестницы, показался мужчина в черном шелковом кимоно.

Придерживая кимоно,

он вышел на крышу и неподвижно встал перед большой ржавой бочкой.

Он долго смотрел на нее, потом поднял

кирпич, который прижимал крышку, и заглянул внутрь. Положил кирпич обратно. Вернулся

на лестницу и стал спускаться. Герион повернулся

и увидел Анкаша, лезущего на крышу. Buenos dias, сказал Анкаш. Привет, ответил Герион.

Их взгляды не встретились.

Хорошо спал? спросил Анкаш. Да спасибо. Они все трое спали на крыше

в спальниках, позаимствованных у

живущего внизу американца. Мать Анкаша разделила крышу на зоны для жизни,

для сна и для сада.

За бочкой с водой было место для гостей. Рядом находилась «комната Анкаша»,

с одной стороны отделенная бельевой веревкой,

на которой Анкаш аккуратно развесил на вешалках свои футболки, а с другой –

щербатым комодом со вставками из перламутра.

Рядом с комодом была библиотека. Здесь стояли два дивана и книжный шкаф, забитый

книгами. На письменном столе лежали

стопки бумаг, придавленные жестянками с табаком, и стояла лампа с гнущейся шеей,

подключенная к треснувшему удлинителю,

провод которого тянулся через стол, дальше по крыше и вниз в кухню.

Анкаш сделал над библиотекой

навес из пальмовых листьев. На ветру они шевелились и щелкали, словно деревянные языки.

Рядом с библиотекой было приземистое сооружение

из толстого прозрачного пластика и нескольких частей телефонной будки.

Там мать Анкаша выращивала марихуанну

на продажу и травы для готовки. Она называла этот уголок Фестино («Маленький праздник»)

и говорила, что это ее самое любимое место

на земле. Гипсовые фигурки Святого Франциска и Святой Розы Лимской

ободряюще стояли среди растений.

Сама она спала рядом с Маленьким праздником на раскладушке, заваленной цветными одеялами.

Не замерз ночью? спросил Анкаш.

Нет было отлично, ответил Герион. На самом деле он в жизни так не мерз, как этой ночью

под тусклыми красными звездами зимней Лимы.

Анкаш подошел к краю крыши и встал рядом с Герионом, внимательно смотря

на улицы внизу и на море.

Герион тоже стоял и смотрел. Через белый воздух до них доносились звуки. Редкий и

глухой стук молотка. Неясная музыка, похожая

на звук труб, когда включают и выключают воду. Многослойный шум дороги. Потрескивание

горящего мусора. Сухой вой собак. Звуки были

маленькими, когда проникали в Гериона, но постепенно они заполняли его сознание. Улицы

все-таки не были пустыми. Двое мужчин сидели на корточках

перед наполовину сложенной стеной и на лопате вынимали из каменной печки кирпичи.

Мальчик мел ступени церкви

пальмовым листом, размером с него самого. Мужчина и женщина ели завтрак

из пластмассовых контейнеров и смотрели

каждый в свой конец улицы. На капоте их машины

примостились термос и две чашки.

Не спеша прошли пятеро полицейских с карабинами. На пляже