– Тю-тю?.. – окончательно опешил собеседник.

– Впрочем, остальное, если желаете, можете дописать сами. Не скрою, вы талантливы, усидчивы, терпеливы, ну а мне предстоит нелёгкая работёнка бегать по зловредным издателям… Ну что, по рукам, компаньон?!

– По рукам!

– Через год-два вместо кислого сидра мы будем пить «мадам Клико» из серебряного ведёрка со льдом!.. Наши романы будут раскупаться, как круассаны на ярмарке. Вы станете миллионером, Оноре! Только представьте: известный романист Оноре де Бальзак! Правда, не сразу, не сразу. А дальше… Дальше – СЛАВА!..

Предложенное Ле Пуатвеном глубоко запало в душу. Поначалу в это даже не верилось: писать – чтобы потом продавалось. Кто знает, если понравится читателям, его книги будут читать не только в Париже или во Франции, но и во всей Европе – в Германии, Италии и даже в далёкой России. От радужных перспектив кружилась голова…

Впрочем, манила не только слава, но и нечто другое – желание стать богатым. Богатый – значит, независимый. Получив полную свободу, он сможет достигнуть того, чего так долго добивался: полностью отдаться творчеству. Писать, писать и писать… Не думая ни о крыше над головой, ни о деньгах, ни о хлебе насущном. Это ли не счастье?

* * *

Оноре обманывал сам себя. Действительно, без того, чтобы не писать, он уже не мог жить. Это стало частью его самого: бумага, чернила и перо. День за днём, месяц за месяцем. Однако, желая стать известным писателем, Оноре не переставал мечтать о другом: схватив Фортуну за узду, оказаться богатым.

«Вечно один и тот же мучительный круговорот, – пишет С. Цвейг. – Писать, чтобы не нужно было писать. Загребать деньги, больше денег, бесконечно много денег, чтобы не было необходимости думать о деньгах. Уйти от мира, чтобы с тем большей уверенностью завоевать его – весь целиком, со всеми его странами, его женщинами, его роскошью и с его венцом – бессмертной славой! Копить, чтобы в конце концов получить возможность расточать. Работать, работать, работать, денно и нощно, не зная отдыха, не ведая радости, чтобы, наконец, зажить настоящей жизнью, – вот что отныне становится неистовой, возбуждающей, напрягающей мышцы, дающей силы к сверхчеловеческому труду мечтою Бальзака»{61}.

Полная свобода, к которой так стремился Оноре, давала не только возможность предаваться любимой стихии – сочинительству; её возможности были намного шире. Например, определённое положение в обществе. Та пресловутая частица «де», за которую масон Бальзак-старший боролся всю свою жизнь, оставила глубокий след и в душе его сына. Правда, Оноре решил пойти иным путём – более честным: добиться вершин исключительно своему труду и долготерпению. Почти как у Сенеки: per aspera ad astra. Именно так: через тернии – к звёздам!

Положение в обществе, безусловно, ко многому обязывало, но и открывало самые широкие возможности. Блеск хрустальных люстр, дорогих бриллиантов, скрип паркета красного дерева… И конечно – женщины! Самые ослепительные и влекущие создания, которые только могли существовать под небесным сводом. С какого-то времени женщины стали для него истинным наваждением. Он просто не мог не думать о НИХ – тех, кто приходил во сне и грезился наяву. Порой ему казалось, что он сходит с ума – тихо и с блаженной улыбкой на устах. Как мотылёк, с радостным замиранием мчащийся навстречу убийственному огню.

Ну и что. Разве не приятно умереть в объятиях желанной женщины?

Кружева… кружева…

* * *

Кто знает, быть может, думая о кружевах, Оноре как раз и совершил ошибку, связав себя обязательствами с пройдохой Ле Пуатвеном. Ведь на поверку новый знакомый оказался халтурщиком и авантюристом. Выявилось ещё одно: этому малому было наплевать как на Оноре, так и на его романы; целью Ле Пуатвена являлось заработать на ближнем и опять же через него – сделаться знаменитым самому. Этакий винегрет из тщеславия и подлости, который, по мысли книготорговца, и должен был привести к славе. Нет, не к славе Оноре, а… мсье Огюста Ле Пуатвена де л’Эгревиля.

Дав согласие работать «в соавторстве» и впустив в своё творчество изначально нетворческую личность, Оноре совершил ошибку, которую совершают все начинающие. Оказавшись в паутине ненасытного дельца, он променял индивидуальность на бульварщину. О, как Бальзак потом будет сожалеть об этом неверном шаге! Впрочем, это будет потом. А сейчас – только работа: скрип пера и чернильница.

Следующий роман «Шарль Пуантель, или Незаконнорожденный кузен» – это уже не Бальзак. Задумка «шедевра» – от Ле Пуатвена; всё остальное (то есть авторство) – Оноре. Ну а на обложке нечто винегретное: «А. де Вьелергле» (анаграмма л’Эгревиль) и «Лорд Р’Оон» (Оноре).

«Так завершается дьявольская сделка»{62}, – пишет Стефан Цвейг.

А. Моруа: «Для молодого Бальзака, который высоко занесся в своих честолюбивых мечтах, подобное занятие было шагом назад, но какого юношу не соблазнили бы кулисы маленьких театров, какой молодой человек, сидевший без гроша, мог отказаться от предложений, суливших верный заработок? Он ступил на опасный для всякого художника путь – путь пренебрежения своим искусством. Чудо еще, что пародия, подражание стали для него школой правды»{63}.

Ещё более жесток к Бальзаку в вопросе его сотрудничества с «поденщиком от литературы» Ле Пуатвеном писатель Стефан Цвейг, назвавший тот бесславный период в жизни великого литератора творческой проституцией: «Неоспоримым остается только одно – ни одна строчка из десятков тысяч, которые нагромоздил Бальзак в годы своего позора, не имеет и малейшего отношения к литературе или к художеству, и становится даже неловко, когда приходишь к выводу, что они должны быть приписаны ему. Проституция – нельзя иначе назвать эту писанину, – и жалкая проституция к тому же, ибо в ней нет ни капли любви, разве только страсть к быстрому обогащению. Вначале это был, видимо, лишь порыв к свободе, но, угодив однажды в трясину и привыкнув к легким заработкам, Бальзак погружался в нее все глубже и все больше утрачивал достоинство. После крупной монеты – романов – он уже за меньшую мзду и во всех притонах лубочной литературы охотно шел навстречу желаниям своих потребителей. Даже когда благодаря “Шуанам” и “Шагреневой коже” Бальзак стал светилом французской литературы, он все еще, подобно замужней женщине, которая тайком крадется в дом свиданий, чтобы заработать “на булавки”, он, уже знаменитый Оноре де Бальзак, порою отыскивает темные закоулки, чтобы за несколько сот франков снова сделаться литературным соночлежником какого-нибудь неблаговидного писаки»{64}.

Но кто спросил самого Бальзака? Оноре был вполне доволен всем. У него