бы подобное случилось в театре, финал звучал бы по-другому: провал. Хотя сам Бальзак чувствовал себя не столько актёром, сколько утопленником. Правда, пока не обездвиженным, но уже едва трепыхавшимся. А потому… потому готов был хвататься за любую спасительную соломинку.

«Соломинка» нашлась в лице уже упомянутого нами Огюста Ле Пуатвена де л’Эгревиля. Сын актёра, он унаследовал от своего батюшки не только актёрское мастерство, но и потрясающую предприимчивость. Актёрское мастерство вкупе с расторопностью всегда указывают на авантюриста (либо мошенника). Аксиома криминалистики. Но кто об этом знал? По крайней мере, начинающий литератор Оноре Бальзак об этом точно ничего не ведал. Да ему и некогда было заниматься дурацкими головоломками, которых вполне хватало в его повседневной жизни.

Новый друг вызывал восхищение! Высок, строен, а его военная выправка заставляла даже где-то завидовать. Будь Оноре женщиной, то обязательно увлёкся бы этим неотразимым щёголем. Да и папаша Бернар-Франсуа, познакомившись с Ле Пуатвеном, скажет:

– Ба, да этот малый настоящий патриот! Я вижу в его лице величие былой Франции!..

Однако, как показали дальнейшие события, лоск являлся лишь лицевой стороной медали по имени Ле Пуатвен. Попади он в оборот более трезвомыслящего человека, то вряд ли от прямых вопросов смог бы продержаться хотя бы пять минут. Знающий человек быстро бы вынес нелицеприятный вердикт: прохвост. Вот и Бернар-Франсуа в разговоре с Ле Пуатвеном раз за разом натыкался на ответы, которые, в лучшем случае, его смущали.

– Служили, мсье? – поинтересовался Бернар-Франсуа у гостя, когда тот впервые явился в дом Бальзаков вместе с Оноре.

– О да, – не моргнув, ответил тот.

– И воевали?

– К сожалению, мсье, повоевать не пришлось.

– Почему? – удивился Бернар-Франсуа.

– Дело в том, что, когда Boney[14] завоёвывал Европу, я был призван в… э-э… ружейный батальон…

– В ружейный батальон?! – чуть не подскочил хозяин, который, будучи причастен к военному ведомству, кое в чём разбирался. – Это что ж за штука такая?

– Ну… особый род войск, – заёрзал Ле Пуатвен.

– Особый род войск?! – подозрительно посмотрел на рассказчика хозяин.

– Да-да, был такой, сформированный Boney для наступательной кампании в Италии. Нас готовили для боёв с англичанами, окопавшимися в Индии…

– Окопавшимися где, в Индии?! – вновь перебил, нахмурив брови, Бернар-Франсуа.

– Ну да, именно так, мсье. Ох, и надрал бы наш ружейный батальон загривки красногрудым, не окажись Boney в московской западне…

Как говорится, дьявол в мелочах. Ибо на самом деле этот самый Ле Пуатвен оказался сущим пройдохой и пронырливым лгуном.

Об этом человеке, подмявшем позже под себя «Le Figaro», знавшие его современники вспоминали: «Беззубый, страдающий подагрой, близорукий, он заставляет трепетать от страха блистательный Париж куртизанок, художников и даже Париж светских людей»{59}.

Тем не менее идея с Ле Пуатвеном Оноре пришлась по душе. Довольный такой находкой, начинающий «гений» приглашает книготорговца в ресторанчик Фликото на площади Сорбонны, в котором уже побывал раз или два.

На Ле Пуатвена заведение Фликото произвело такое же впечатление, какое он испытал однажды, когда его товарищи, желая пошутить, пригласили того якобы в частный театр, а вместо этого затащили в грязный притон. Так и теперь. Особенно покоробила вывеска на входе: «Хлеба столько, сколько сможете съесть». Пахло брюквенными щами и какой-то кислятиной. «Не убежать ли отсюда, не входя?» – мелькнула мысль. Однако Оноре был неумолим:

– Здесь расчудесная кухня! – радушно тянул он знакомого к столику. – Почки ягнёнка – пальчики оближешь! Правда, преотвратный сидр…

– Как, мы ещё будем пить сидр?! – не удержался Ле Пуатвен.

Раздражению мсье де л’Эгревиля не было предела: ещё немного – и он пошлёт этого неудачника с его ягнёнком и сидром ко всем чертям! И, повинуясь первому чувству, уже отодвинул стул, чтобы встать и распрощаться, когда взглянул на Оноре. А тот как ни в чём не бывало, бросая в рот хлебные мякиши, мурлыкал что-то себе под нос. Лишить добряка такого удовольствия у нового знакомого не хватило сил. И он… расхохотался.

Пока его визави хохотал, Оноре, надо думать, уже что-то ему рассказывал. Молчать для этого балагура было немыслимо!

«Бальзак, несмотря на свой тонкий и изысканный ум, любил грубые шутки, – вспоминал драматург А. Монье. – В кругу друзей он гораздо чаще бывал похож на автора “Озорных рассказов”, чем на наблюдателя “Тридцатилетней женщины”… Он хохотал во все горло… Бальзак, надо признаться, был не то чтобы очень занимателен в разговоре; он почти не давал рта раскрыть собеседнику, говорил непрерывно и почти всегда о самом себе. Он был занят только своими планами, работой, идеями; и все это были сказки “Тысячи и одной ночи”, расчеты, рядом с которыми умножение зернышка пшеницы на шахматной доске было совершенным пустяком. Любая пьеска или романчик должны были принести ему миллионы…»{60}

– Честное слово, ты славный малый, Оноре! – хлопнул по плечу брызгающего слюной сотоварища Ле Пуатвен. – Мне почему-то кажется, мы обязательно подружимся, а наши романы сделают нас знаменитыми… Вы будете писать, а я продавать и делать имя. Вам и, естественно, мне.

– У меня уже есть парочка готовых… ну, почти готовых романов… – начал было Оноре.

– Не имеет значения! – перебил его собеседник. – Напечатаем всё!

– Всё? – удивился Оноре.

– Ну да. Всё без остатка! Опубликуем до последней страницы столько романов, сколько сможете написать. Десять – так десять, сто – так сто! Главное, чтобы они нравились публике. Ну а уж договариваться с издателями доверьте мне, уважаемый. Я эту публику знаю как свои пять пальцев…

– Эти издатели… Они не так просты, как могут показаться, – вновь подал голос романист.

– Перестаньте, эти пройдохи у меня все в кармане. Читатель – вот кто нам нужен! Посмотрите на себя, Оноре: выглядите, как половая тряпка после того, как ею вытерли два лье дворцового паркета! Крайнее измождение – не лучший друг для начинающего писателя. Читатель – эгоист; для него главное – получать удовольствие. А потому – к чёрту муки совести! Зачем выдумывать новые сюжеты, когда можно воспользоваться тем, что уже показало себя в деле – например, создадим какую-нибудь штуковину в стиле а-ля Вальтер Скотт – с кинжалами, погонями и юным героем-сердцеедом. Интерес – вот что правит балом! Следует заинтересовать читателя. Плевать на стиль изложения, основную идею, нравственность – только писательская выгода. Да-да, именно выгода! Ну и предлагаю работать вместе – вы и я.

– Вдвоём? – удивился Оноре.

– Ну да. Так будет намного легче. Никаких бессонных ночей…

– Но ведь это уже…

– И пусть! Пусть, что у наших романов будет несколько авторов, имена которых скроют псевдонимы. Лишь бы они, эти романы, нравились читателям. А это, дорогой Оноре, деньги! Много