Шрифт:
Закладка:
А потом она засыпала. Как засыпают все молодые и романтичные девушки – быстро и беспробудно крепко.
Видя такое дело (что и младшую пора определять), сметливый батюшка решил взять инициативу в свои руки, выбрав жениха по своему вкусу. «Избранника» звали Арман Дезире Мишо де Сен-Пьер де Монзегль. Отец обладателя двойной частицы «де» был знаком Бернару-Франсуа по Королевскому совету и работе в Интендантском ведомстве. Но было кое-что поважней: они оба являлись франкмасонами. Тридцатитрёхлетний жених служил в парижском управлении по взиманию городских пошлин.
– Батюшка, он же намного старше, – заупрямилась было Лоранс. – Когда у меня будет двое детей, мой муж превратится в жалкого старикашку…
– Цыц! – нахмурил брови отец. – Такой жених – куда уж лучше?! Орёл![13] Благородный дворянин, из хорошей семьи, на государственной службе… Замок на взгорье – их, родовой. Или будешь, милая, принца дожидаться? Время упустишь – выдам за золотаря!..
– Но ведь старинный замок уже не Монзеглей, разве не слыхали, батюшка?
– Ну и что ж с того? Не за замок выходишь замуж – за человека…
– Говорят, ветреный он, да ещё, ах, дуэлянт!
– Настоящий мужчина и погулять любит, и подраться – истинно говорю. В любом случае, ничего позорящего фамилию не совершил, так что не о чем и судачить. В совершенстве владеть шпагой и пистолетом дано не каждому. Из таких как раз хорошие мужья получаются, вот и весь сказ…
«Все наши беседы сводятся к 5-10 замечаниям о погоде и 8-10 замечаниям о пожарах, поэтому, суди сама, насколько теплы наши разговоры»{54}, — жалуется Лоранс сестре.
Как бы то ни было, пришлось смириться. 12 августа 1821 года был подписан брачный контракт. На торжество, как и в случае с Лорой, прибыло много гостей. Вместе со всеми радовался и Оноре. «Было мороженое, родственники, друзья и просто знакомые, пирожные, нуга и прочие лакомства».{55}
Однако в этот раз не обошлось без неприятностей.
Из письма Оноре сестре Лоре: «Празднество!.. Я могу послать тебе лишь длинный грустный перечень событий. На обратном пути со свадьбы Лоранс (праздновали в Париже) Луи попал кнутом папеньке в левый глаз и повредил его – печальное предзнаменование… Кучерский кнут прикоснулся к этой прекрасной старости, нашей общей радости и гордости! Сердце кровью обливается! К счастью, зло не так велико, как сперва показалось! Мне больно было видеть внешнее спокойствие папеньки, я бы предпочел, чтобы он жаловался, быть может, это принесло бы ему облегчение! Но он так гордится (и по праву) своею силой духа, что я не посмел даже утешать его, а видеть страдания старца – все равно что видеть страдания женщины! Я не мог ни думать, ни работать, однако надо писать, писать каждый день, дабы завоевать независимость, в которой мне отказывают!»{56}
Кучер Луи, едва не сделавший Бальзака-старшего слепым, пребывал в подавленном состоянии: он сорвал Бернару-Франсуа важное торжество. Старик крепился, но скрыть неловкость было невозможно, ибо кнут повредил роговицу глаза. Досаднее всего было то, что папаша предполагал прожить с хорошим зрением лет до девяноста.
Матушка оказалась благоразумнее всех. Решив выждать несколько дней, госпожа Бальзак, ничтоже сумняшеся, посчитала своим долгом поговорить с зятьком начистоту, решив расставить точки над «i». Такой разговор состоялся, после чего Анна-Шарлотта написала Лоре: «Он дал мне честное слово, и я ему верю, что он никогда не имел дела с проститутками и совершенно здоров, его никогда не лечили, он никогда не принимал лекарств и здоровье его превосходно. У него нет детей, которые могли бы в будущем явиться. Нога его никогда не ступала в игорный дом, и, будучи первым в Париже среди игроков в бильярд, никогда не играл на деньги».{57}
О, святая простота!..
* * *
Ирония судьбы – словосочетание-хлыст. В любом случае, подобное не для слабонервных. Ибо для тщедушного телом и слабого духом нежданная оплеуха страшнее выстрела у виска.
Ирония судьбы сыграла с младшей сестрой Оноре Лоранс злую шутку: она влюбилась. Нет, не в мужа, который, как мы помним, нравился лишь её батюшке. Выйдя замуж, девушка неожиданно полюбила… другого. Ну разве не оплеуха судьбы?
Бедняжка уже была готова кинуться «головой в омут», если бы не Оноре. Брат хорошо знал слабые стороны сестрицы, поэтому первым кинулся спасать «утопающую»:
– Одумайся, Лоранс, он тебе не пара! Ты молода, скоро станешь матерью, твой муж обеспеченный человек. И дался тебе этот жалкий писака Ле Пуатвен?!
– Но ведь и ты, дорогой братец, тоже…
– Хочешь сказать – писака? – перебил сестру Оноре. – Да, я писака. Но писака писаке рознь. Для таких, как Ле Пуатвен, писать – не главное. Основным для него является другое – зарабатывать на этом. А это, поверь, совсем разные вещи. Всё равно что конюха и мясника назвать любителями животных: каждому своё. Бросив мужа и уйдя к писаке, ты пропадёшь с ним!
К счастью, у Лоранс достало житейской мудрости не поддаться чувствам и вернуться к обязанностям «покладистой и любящей жены».
«…Ты еще не слышала, что бедняжка Лоранс по уши влюбилась в Огюста де л’Эгревиля? – пишет Оноре старшей сестре Лоре. – Не подсказывай ей, что я предал дело огласке, но мне с трудом удалось убедить ее, что из писателей выходят ужасные мужья, разумеется, с финансовой точки зрения»{58}.
«Разбивателем» юного сердца Лоранс стал некий Огюст Ле Пуатвен де л’Эгревиль. Этот «писака» оказался в поле зрения слабонервной Лоранс не случайно: его привёл в дом родителей сам Оноре. И первый, кто поддался обаянию Ле Пуатвена, как раз и был старший брат. Познакомиться с ним посоветовал всё тот же преданный Даблен, отрекомендовавший книготорговца довольно оригинально:
– Писатель он так себе, зато по части книжной коммерции ему нет равных – тот ещё хлыщ! Но ведь тебе сейчас именно такой и нужен, не правда ли?
Ещё бы! Оноре уже не раз думал об этом: писать – полдела; необходим кто-то, кто бы помогал написанное превращать в книги и продавать. Только такой механизм способен подвести автора напрямую к читателю.
* * *
«Литературное рабство» на улице Ледигьер не оправдало надежд. Если
