Шрифт:
Закладка:
У Володи всё сжалось внутри, будто фашист стрелял в него… Он бросился к красноармейцу, над которым уже склонилось несколько человек. Среди них оказались Володин дядя Пётр Фёдорович и работавший с ним на заводе Семён Лукич.
— Жив… Жив! — сказал Пётр Фёдорович и, увидев Володю, добавил: — Надо спасать! Что делать будем?
— К нам его понесём! — не раздумывая ответил Володя. Его мама работала в городской больнице, она сумеет помочь.
На другой день к Щербацевичам зашёл знакомый хирург с кожаным саквояжем. Володя с мамой заранее нарезали бинтов из наволочек и простыней.
Хирург внимательно осмотрел раненого, который так и не приходил в сознание:
— Что же, Ольга Фёдоровна, у меня с собой необходимые инструменты и хлороформ для анестезии. Придётся оперировать в домашних условиях. Медлить нельзя… иначе — умрёт. Готовьте его к операции.
— Хорошо, Дмитрий Юрьевич. Сейчас отмоем руки, вскипятим воды. Есть у меня и спирт для дезинфекции. И через четверть часа вы сможете начать.
Так спасли первого солдата.
Позже в квартире появился ещё вышедший из окружения майор Николай Ильич. Он вместе с Володей стал выхаживать прооперированного рядового, у которого ещё долго был жар — началось воспаление. Володя то и дело менял раненому на лбу влажные повязки, давал побольше пить. А Николай Ильич часто поглядывал в окно, опасаясь облав и обысков.
Квартира скоро превратилась в подпольный центр.
Николай Ильич починил старый радиоприёмник, лежавший на чердаке. Дядя Семён приходил по вечерам и записывал сводки Совинформбюро, чтобы позже печатать на пишущей машинке листовки с правдивой информацией с фронта и расклеивать их по городу. Володя часто носил в старом школьном портфеле эти листовки, медикаменты и штатскую одежду для других раненых красноармейцев, прятавшихся у знакомых. Приходилось, избегая патрулей, идти порой через весь город. Первое время было страшно. Кровь стучала в висках, пробирала дрожь. Но скоро он привык к постоянной опасности. Даже специально выбирал самые оживлённые улицы, чтобы не привлекать к себе особого внимания.
Через несколько недель собрались на квартире братья Ольги Фёдоровны — Петр и Сергей; дядя Семён и его друг — шофёр Иван Сидорович.
— От подруг из лазарета для русских военнопленных, — рассказала Ольга Фёдоровна, — я узнала, что там пока содержат группу раненых командиров Красной армии, но скоро их переведут в концентрационный лагерь…
— Тогда надо, как можно скорее, организовать им побег, — понял её мысль Пётр Фёдорович.
— Побег-то организуем, — уверенно, по-военному сказал майор. — Но в городе часты облавы и обыски. Полвзвода не так легко спрятать.
— Верно! Надо им сразу же из Минска исчезнуть, — согласился Семён Лукич. — Мы с Иваном Сидоровичем раздобудем для грузовика пропуск на выезд из города. И офицеров повезём в недавно сформированный партизанский отряд верстах в пятидесяти отсюда.
Уже через пару дней Володя и Семён Лукич осторожно, порознь отправились к медсёстрам лазарета со свёртками гражданской одежды. В одежду запрятали ещё и фотоаппарат, чтобы снять портреты на поддельные документы и потом их напечатать прямо в госпитале, в фотолаборатории, где был старенький фотоувеличитель и химикаты. Нести аппарат было особо опасно. Ведь с первых же дней оккупации под страхом смерти приказали сдать все охотничьи ружья, радиоприёмники и фотоаппараты. Но только так можно было сразу снабдить красноармейцев поддельными паспортами.
В назначенный час у старого, нерабочего, выхода из подвала больницы Володя встретил уже переодевшихся и с новыми паспортами красноармейцев. Они спешно последовали за ним по проходным дворам среди разбомблённых домов к соседней улице.
— Наконец-то! Скорее все в кузов! — встретил их у грузовика Иван Сидорович. — Едем!
Он вскочил в кабину, завёл машину и, проехав пару кварталов, остановился перед подъездом дома, где жил Володин дядя. Но оттуда вышел… немецкий офицер, открыл пассажирскую дверцу и уселся рядом с водителем.
— Тебя и не узнать в фашистском мундире! — улыбнулся Иван Сидорович. — Он знал, что Пётр Фёдорович, хорошо говоривший по-немецки, переоденется во вражескую форму.
— Повезло бы теперь, чтобы меня на выезде из города не узнали! Дай-ка я сам сяду за руль! Ну, с богом! Поехали!
Машина благополучно миновала пустынные центральные улицы, выбралась на окраины и притормозила на пропускном пункте.
— Стоп! Аусвайсконтрол!
Пётр Фёдорович протянул в открытое окно бумагу, где говорилось, что везут работников на заготовки леса.
Офицер с фонариком в сопровождении солдата обошли машину, посветили на номер, сверившись с пропуском, и потом заглянули под брезент в кузов. А там на лавках сидели с двуручными пилами и топорами сонные «лесорубы». Немец пошарил ярким лучом под лавками, а потом посветил прямо в лицо Володи, сидевшему ближе к борту, и потребовал: «Документ!»
«Только бы не стал проверять у всех! Только бы не стал…» — думал Володя, спокойно, без спешки вынимая удостоверение личности.
Немец перевёл пару раз фонарик с Володи на его фотографию, посмотрел на дату рождения и вернул паспорт.
— Проезжайте! — скомандовал он и махнул рукой другому автоматчику, который стоял поперек дороги: — Пропустить!
Через час езды по просёлочным дорогам автомобиль остановился неподалёку от одинокого хутора. Залаяли собаки, и скоро появился, прихрамывая, хозяин — старик с тростью в правой руке. Он пристально посмотрел на «немца» и сказал:
— Здравствуй, Пётр Фёдорович! Я тебя сразу и не признал в ихней форме. Ох, не люблю я их мундиры ещё с Первой мировой, как вот ранили меня в ногу… Как добрались?
— Приветствую, Григорий Яковлевич! Да вот — целы все! Принимай гостей!
— Ну, идёмте в дом! Надо подкрепиться, а потом я поведу командиров в лес. А вы возвращайтесь в Минск. Нечего здесь внимание привлекать грузовиком. Мы и без вас до партизан дойдём.
Последним с хутора к машине, попрощавшись с командирами, побежал Володя. Он ещё раз обернулся, помахал старику рукой и крикнул: «Спасибо!»
Потом у Володи Щербацевича были другие опасные задания. Вчерашний школьник повзрослел и превратился в опытного подпольщика.
А немцы, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением всего белорусского народа, с каждым днём становились всё свирепее. Каратели сжигали целые деревни с непокорными жителями. В городах и сёлах гестапо и местная полиция выслеживали и бросали в тюрьмы подпольщиков.
Арестовали и Семёна
