Ненцы кочуют круглый год. Летом перебираются с оленьими стадами ближе к океану, зимой уходят в глубь материка.

Олень — это вкусное питательное мясо. Оленья шкура — замша. Мех на оленьих ножках — обувь. Все идет в дело. И оленьи рога — для безделушек, да и сами по себе — украшение. Даже из спинных сухожилий оленя выделывается волокно — крепчайшие нитки, нужные в хозяйстве. Олень — это, конечно, и незаменимый в тундре транспорт. Оленья упряжка с нартами пройдет там, где никакая машина и вездеход не одолеют. Олень — помощник и друг. Олень — необходимость и радость. Ненцы — лучшие оленеводы. Они умеют уберечь оленя от комара и гнуса — самых страшных врагов животного в летнюю пору. А зимой, как никто другой, ненец знает, где под снежным покровом упрятан ягель и как кратчайшим путем привести стадо на пастбище.

Ягель растет медленно. Пятнадцать, а то и двадцать лет нужно, чтобы подрос этот мох и стал съедобным. Ягеля в тундре много. Но беречь его нужно заботливо, как хлебный колос. Не мять и не топтать. Никто так не знает тундру, как ненец. Ведь дорог в ней нет. Не считая тех, что проложены теперь разведчиками газа и нефти, строителями новых поселков и городов. Но оленьи стада пасутся далеко от обжитых человеком мест. Тундра велика. Можно проехать сотни километров и не встретить ни души. А ненцу ведомы «дороги» тундры. По приметам, никому, кроме него, не ведомым. И наступление пурги ненец угадывает по особым, только ему известным признакам. Эти знания идут, передаются от поколения в поколение, из рода в род.

Оленеводство развивается, им занялась теперь и наука. К тысячелетнему опыту прибавились знания второй половины XX века. На Севере работают научно-исследовательские институты с опорными пунктами в оленеводческих районах. В ямальские совхозы пришли ветеринарные врачи и зоотехники. Вот и среди тех, кто ждал нас у чумов в нарядных малицах и палицах, мы встретили семнадцатилетнего Янтика из Салехарда, где он учится в зоотехникуме.

Я разговорился с ним (он свободно говорит по-русски). С другом своим Юрой, тоже учащимся техникума, Янтик проводит каникулы на летних пастбищах. Старушка Игарси заботится о них. А юноши помогают оленеводам.

У чумов стоят нарты, нагруженные высушенной оленьей кожей. Ждут. Как вернется с пастбища стадо, сложат ненцы свои чумы и переберутся на новые места в тундре, где много ягеля.

Мы попрощались с ненцами и направились к вертолету.

— Сао дорога, — сказал на прощание старик ненец с обветренным добрым лицом.

— Это значит «хорошей дороги», — тут же перевел Янтик.

Ямал называют краем Земли...

Харасавэй. Это уже 72-я параллель. Арктика. У самого моря, как белые медведи, плавают льдины. На песчаном берегу — буровая. Песок толщиной в две-три ладони ребром, а ниже — вечная мерзлота.

— Здесь мы впервые вышли на поиск, — сказал нам начальник геологической экспедиции Степан Леонидович Каталкин.

Вещими оказались слова Петра Ершова, знаменитого уроженца тобольского:

Какая цель! Пустыни, степи

Лучом гражданства озарить,

Разрушить умственные цепи

И человека сотворить;

Раскрыть покров небес полночных,

Богатства выспросить у гор

И чрез кристаллы вод восточных

На дно морское кинуть взор...

Скважину начали бурить всего за два месяца до нашего прилета. С глубины 1600 метров пошел газ. Теперь бурят дальше: есть ли там нефть?

Я поднялся на буровую вышку, когда наращивали трубы. У высокого, стройного молодого человека спросил фамилию.

— Подшибякин Вячеслав.

— Не в родстве ли вы с Василием Тихоновичем?

— Сын его.

Вячеслав Подшибякин оказался старшим геологом экспедиции. В отца. Так частично восполнилась моя неудача в Уренгое.

Под открытым небом, у балка-вагончика, на холодном ветру, в перерыв собрались буровики послушать стихи и рассказы гостей...

Мы улетали, когда крохотный поселок разведчиков нефти опустел — все снова ушли на буровую.

Скоро пройдет короткое лето, опустится полярная ночь, наступит суровая стужа, задует пурга. А люди будут пробиваться к подземному теплу Ямала, где край Земли и где его начало.

ПЯТЬ СТРАНИЧЕК

Из блокнота военного корреспондента

Долго разыскивал я тот фронтовой блокнот. Записи мне нужны были не потому, что время выветрило воспоминания военных лет. Бывает, увидишь написанное, и все встает, как живое, сегодняшнее.

И еще не давали покоя два Шмидта — Бруно и Фридрих...

И вот блокнот лежит на столе.

1

Никак не ожидал, что окажусь в таком городе! Вчера еще мне казалось, что все города мира погружены в темноту, все окна повсюду укрыты черными завесами. А здесь вдруг полное раздолье свету — и в домах и на улицах. Витрины ослепительно сияют, отчего россыпи и гирлянды восточных сладостей и бараньи туши, висящие на крюках вниз головами, выглядят необычайно пестро и даже торжественно. И запахи пестрой «палитры»: пахнет гарью и сыростью, горьким и кислым, пряным и острым. То они доносятся до нас раздельно, то смешиваются в знойном, неподвижно-плотном южном воздухе.

Народу на улицах — уйма. «Шагом» движутся машины, бесцеремонно подталкивая своими передками фланирующих. Иногда кто-то из них взбирается на капот, весело радуясь своей предприимчивости, и тогда хозяин автомобиля высовывается в окошко и сердито сгоняет непрошеного пассажира... Лысый чайханщик величаво-медленным движением руки приглашает к столику попить ароматного чаю. Юноша в белых штанах зазывает в кинематограф, где день и ночь, без перерыва, крутят фильмы. Мальчишки в лохмотьях шмыгают среди прохожих; мольба в глазах, на ладони маленький поднос с горящими угольками, хлебными крошками и жестяной банкой для воды — символика нищеты должна привлечь внимание тех, кто захочет помочь.

Вокруг людей в нашей военной форме то и дело собираются местные, и тут же в толпе находится переводчик. Военных спрашивают, военных слушают. Внимательно, заинтересованно.

Это — Тебриз августа сорок первого года. Попал я сюда вот как.

Два дня назад редактор газеты «Боец РККА», батальонный комиссар И. Бережной, вызвал старшего лейтенанта Юрия Прокофьева и меня, приказав любыми средствами и как можно быстрее добраться до Степанакерта.

— О дальнейшем узнаете на