Шрифт:
Закладка:
– Валера клялся, что этиловый.
– Все равно стремно.
В этот момент к ним вышел заспанный кот Джем, и зевнув, тернулся о ножку стула.
– Хоть и жалко тебя, но выбора нет, – вздохнул хозяин, и откупорил канистру. Он отрезал коту, не избалованному едой и вниманием, шмат колбасы, и обильно смочил его спиртом. – Держи, Джем. Зверю зверево.
Джем брезгливо понюхал колбасу, потрогал ее лапой, недоуменно посмотрел на хозяина. В конце концов, демонстративно морщась, съел.
– Радикально, я понимаю, – развел руками Серый. – Но уж лучше кот, чем… А я чайничек поставлю.
Пока они заваривали чай, кот съел еще один кусок колбасы. Затем поднял голову, внимательно посмотрел на людей долгим человеческим взглядом. Пошатываясь, вышел в коридор… И, вдруг, рванув с места, поскакал галопом сквозь спящую квартиру, пока не ударился головой в дверь.
– Убился? – шепнул Том.
Серый прислушался.
– Непохоже.
Действительно, из-за угла вскоре снова выглянул кот. Он улыбался, хотя и был предельно сосредоточен, как-то излишне погружен в себя.
Том хотел было взять его на руки, но не успел. Кот, заняв исходную позицию для прыжка, замер на миг, а затем снова бросился вперед. Сухой удар полого предмета снова рассыпался по углам, затих.
– Во дает! Еще раз, и дыру пробьет, – прошептал Том.
Но третьего раза не было. Джем, вернувшись на кухню, прошел юзом вдоль стены, повалился на бок… И замер.
Приятели, поглядывая на кота, молча пили чай.
– Щас посмотрим, – наконец сказал Серый и пощупал кота за шею.
– Жив? – нетерпеливо спросил Том, уже разводя спиртом воду.
– Теплый! Дрыхнет радикально.
…Через час они стояли перед спящим котом на коленях, и, размазывая пьяные слезы, говорили:
– Прости нас, Джем. Прости за такое… Выручил, брат…
– И с тех запасов пару литров осталось, – закончил Том.
Монгол угрюмо кивал, думая о чем-то своем.
– Третье. Смена белья. Чистая рубашка и шорты для прогулок по городу. Чтобы ежели чего, – никто не отличил нас от обыкновенных мажоров. Ну там, личные принадлежности. Нож, бритва, щетка, и все такое. Я бы охотничий нож взял, но мало ли. Возьму столовый. Теперь по жратве. По кило сала на нос. По две пачки риса и гречки на каждого. Ну там, или сколько в сумку влезет. По две пачки чая. Хлеба купим на месте.
– Слышь.
– А?
– А ты Лелику этому доверяешь?
– Не понял?
– Ну, не знаю. Мутный он какой-то.
– Почему?
– Не знаю, – Монгол пожал плечами. – Разговоры какие-то непонятные. А сам все зырк да зырк за всеми. Как надзиратель. Слушает, и на ус мотает. А ты ему взял и все рассказал.
– Да ты что? Да Лелик… – Том даже остановился.
– Да? Ну ладно. Может, показалось чего.
– Ну ты даешь!
– Забыли. Короче, из припасов главное – все впихнуть.
– Впихнешь, если захочешь.
– Я флягу воды возьму.
– У меня есть карта железных дорог, с расстояниями, – помолчав, сказал Том. – Ну и ключ-треугольник от вагона. Когда едем?
– Хоть завтра.
– Не, завтра не годится. Если ориентировки есть, то сейчас самая страда.
– Ну, давай еще дня три посидим, и вперед. Только из дома не высовывайся.
– И ты тоже.
Отъезд
Монгол зашел к Тому на рассвете. Тома ждать не пришлось: вечером он долго собирался и даже думал, что проспит, но встал, неожиданно для себя, еще затемно. На вокзал пошли по шпалам.
Накануне оба сдали бутылки, собрали немного денег. По совету Лелика, это был неприкосновенный запас, который предполагалось распечатать только в Крыму, и то в случае крайней необходимости.
Вокзал встретил их стаей собак и веселыми, уже опохмелившимися путейцами. Они крутились у дрезины, задорно покрикивая друг другу что-то на их птичьем языке, из которого понятно было только непечатное.
– Запах долгой дороги. – Том с наслаждением вдохнул горький запах полыни и тающего под утренним солнцем креозота.
На перроне было пусто. Лишь на скамейке у вокзала сидели две толстые тетки, то ли приехавшие, то ли уезжающие.
– А скока ты перцю на три литра кладешь? – спрашивала одна.
– Та на глаз.
– А уксусу?
– Та на глоток.
Монгол оглянулся, понизил голос:
– Иди в тот конец платформы, а я вокзал обойду.
– Зачем? Там же ментовка, – не понял Том.
– Ориентировку хочу посмотреть. Они еще спят, не боись, – подмигнул Монгол. – Встретимся на другом конце.
– Аккуратно там. – Натянув поглубже кепку, Том пошел по перрону.
Монгол нагнал его через минуту.
– Я думал, нет никого, а там дежурный. Стоит, курит у отделения. А стенд прямо у него за спиной. Я не стал подходить, мимо прошел.
– Он тебя видел?
– Ага. Стрельнул, но не прицелился.
– Думаешь, не узнал? Мало ли? Цыплят по осени считают.
– Поздняк, цыплята на юг улетают, – усмехнулся Монгол.
В конце перрона они сели на скамейку.
– Кстати, ты знаешь, как снаружи вагоны различать? – спросил Том.
– Нет. Если ты не про цистерны.
– У плацкартных под окнами шесть ребер, а у купейных два. На эсвэ тоже по шесть, но снаружи его и так видно: он ниже других. Вот и все.
– Откуда знаешь?
Том хмыкнул.
– Я ж тут после бурсы слесарем работал. Во-он там. Сутки через двое. – Он кивнул в сторону техстанции.
– А что делал?
– Стекла вставляли, замки ремонтировали. Два состава наших, один московский. Работы немного было, бухали больше.
– А я после школы на повара пошел, в столовую. Тоже быстро надоело. Надо было на водителя идти… Кажется, едет. – Монгол бросился было к вокзалу.
– Не спеши, здесь конец будет.
Монгол остановился. Мимо, шумно подтормаживая, проехал чихающий локомотив, за ним потянулась вереница грязных синих вагонов.
– Международный, – заметил Том. – Вряд ли влезем.
Двери открылись только в третьем вагоне. Больше отъезжающих не было, и они сразу бросались в глаза.
– Мест нет! – гаркнул проводник, не опуская подножки. Поезд простоял несколько секунд и, чихнув, помчался дальше, в сторону восходящего солнца.
Они вернулись к техстанции, молча развалились на скамейке. Угнетающую тишину пустого перрона нарушали лишь собаки, лениво щелкающие зубами железнодорожных мух, деловито воркующие голуби да стрекотание старого механического табло в здании вокзала.
Том закрыл глаза. В тишине доносился неспешный говор вокзальных теток.
– Вродыло так вродыло. А я йому и кажу: та ты йижжай у город, та купы мэни банок на огурцы, – тихо говорила одна.
– А вин?
– А шо вин? Пишов на вокзал, Мыкола його проводжав. Гуляють по перону, туда – сюда, туда – сюда. Тоди бачуть – сотка лэжыть. Воны пишлы в гандэлык, та й пропылы. Тут пойизд, вин хвать
