Шрифт:
Закладка:
— Твоя мать, похоже, растила из тебя хлюпика, — говорил он. — Но ничего, я сделаю из тебя настоящего мужика.
Менке злился, сжимал кулаки, а однажды не выдержал и бросился на отца, попытавшись ударить его. Ему только стукнуло двенадцать, и тогда память о маме ещё зудела свежей раной, а любовь к ней из-за подобного образа жизни горела ярче. Но, конечно, мальчик ничего не мог сделать здоровенному взрослому чемпиону боевых искусств. Армен не мелочился — избил сына до крови так, что тот ещё неделю лежал, бесконечно ворочаясь от боли. Даже Гаджиев-сенсей вёл себя сдержаннее.
Теперь Менке понимал, почему мама ушла от отца. И почему от него ушла мать Нане. Не понимал только, почему она бросила дочь с этим чудовищем. Впрочем, за это он каждый день мысленно благодарил её, потому что сестра сияла единственным светлым лучиком в его жизни. Впрочем, ей тоже доставалось.
Менке не помнил, чтобы отец хоть раз бил Нане или вообще обращал на неё пристальное внимание, но она рассказывала, что он запрещал ей общаться с мальчиками и многими девочками. Она почти не вылезала из своей комнаты, а если и вылезала, то только тогда, когда Армен уходил из дома по делам. Даже на обеды и ужины она не являлась, а ела в одиночестве. Нане уговаривала Менке рассказать роботам об отцовской жестокости. Но тот не хотел, ведь тогда их с сестрой отправят в приют и, возможно, разделят. До последнего Менке убеждал себя, что так для него лучше, что это действительно воспитает в нём мужественность и стойкость. Да, через боль, кровь, слёзы, но и камень обтёсывают, чтобы сотворить из него шедевр. Он знал, что рано или поздно они с Нане уйдут от отца. Нынешний жизненный период Менке воспринимал, как узкий путь сквозь терновник, в конце которого его ждёт широкая и чистая дорога.
Всё стало хуже, когда ему исполнилось восемнадцать.
Утром того дня Армен громогласно и излишне радостно поздравил Менке с этой знаменательной датой и спросил, спал ли он уже с женщинами? Тот, опустив взгляд и чувствуя обжигающий щёки жар, ответил, что нет, пока не довелось. Думал он тогда, разумеется, о Зеване.
— Пришло время становиться мужчиной, — объявил отец и сильно хлопнул сына по плечу.
Вечером Армен повёл Менке в караоке-бар, куда притащил шестерых молодых поклонниц. Отец по-прежнему оставался могучим бойцом и видным мужчиной, а потому девушки, чувствуя его природную звериную силу, инстинктивно тянулись к нему. Армен всех знакомил с Менке, и девушки двадцати–тридцати лет общались с именинником, как с маленьким мальчиком, едва не сюсюкались, но при этом охотно открывали ему свои прелести. В баре приносили алкоголь, и в разгаре веселья все потихоньку напивались. Менке пил спиртное впервые и под конец вечера уже не совсем соображал, что происходит. Девушки кружили вокруг, как ведьмы-заговорщицы, порой окуная его лицо в свои пышные груди.
Армен весело смеялся и недобро скалился. В какой-то момент он расстегнул ширинку и одна из девушек прильнула к его паху прямо на глазах у остальных. Затем то же самое повторила и вторая. Менке чуть не вырвало, голова кружилась, хотелось убежать. Но когда он попытался выйти, отец схватил его за плечо и дал смачную пощёчину, от которой потемнело в глазах. Дальше — мрачный туман беспамятства.
На следующий день отец смотрел на сына презрительно, называя того «бабой» и «тряпкой». Это Менке ещё мог бы пережить. Но вот то, что случилось потом, уже нет.
Любимая сестрёнка Нане с возрастом хорошела. В тринадцать у неё начала расти грудь. К пятнадцати она уже налилась соком и превратилась в красивую молодую девушку. Это не ускользнуло от взгляда парней её класса, которые, переживая половое созревание, порой изрядно доставали её своими неумелыми и неуклюжими домогательствами. Благо, в виртуальной школе физически никто никому не мог навредить в принципе. Но вот дома дела обстояли иначе.
Армен Рамаян был племенным быком, для которого не существовало ограничений и правил в том, какие женщины его, а какие — нет. Он желал их всех. Не стала исключением и Нане.
Если возбуждённые одноклассники её совершенно не пугали, то вот отец, который бросал на неё сладострастные взгляды всякий раз, как она пролетала мимо, доводил до панического ступора. Менке видел всё это, напрягался, но не верил, что Армен сделает что-то плохое собственной дочери. Эту ошибку он до сих пор себе не простил.
Через несколько дней после инцидента в караоке, Нане пришла к Менке в слезах. Она плакала почти два часа и рассказала, что отец изнасиловал её.
Эта новость, обрушившаяся словно тяжёлый молот на раскалённую сталь, окончательно выковала намерение, которое уже давно зрело в мозгу.
Менке в тот же день отправился в Центр Кибернетизации и Протезирования и потребовал установить себе нейроком. Роботы предупредили, что его усыпят, побреют висок с той стороны, где ранее установили нейрочип для глаз, запустят в просверленную дырку в черепе рой управляемых микроботов, которые протянут нейронити к нужным нейронам, спаяют их вместе, после чего закроют дырку управляющим чипом последней модели (его он потом сможет обновить при необходимости) и титановым корпусом для защиты. Вся операция займёт двенадцать часов, а выпишут его через двое суток, когда поймут, что всё прошло хорошо. Менке, не особо вчитываясь, подписался на всех необходимых документах. Через два дня он вышел из Центра с полноценным нейронным компьютером.
Сейчас его интересовала лишь одна конкретная функция нейрокома — возможность спрограммировать дополнительную личность. Сам по себе он не мог противостоять отцу. Из-за долгих лет избиений Менке при одной мысли о нападении на Армена впадал в панический ступор. Ему не хватило бы смелости сделать решительный и необходимый шаг. Но он мог спрограммировать себе такую смелость.
С настройками первой субличности он возился весь следующий день. Отец хотел видеть в нём какой-то свой идеал мужика. Что ж, получите и распишитесь, решил Менке. Он как мог спрограммировал того, кого Армен Рамаян отчаянно пытался из него вылепить.
