Лизавет смотрит на меня и усмехается.

— Ты ничего не знаешь, да? — отвечает он, и в его голосе слышатся нотки горечи.

— Ты о чём?

— Ты хоть понимаешь, в каком мире живёшь? Ты даже не знаешь, что происходит. Ты не знаешь, что в Златограде…

БРЖУФ! Внезапный оглушительный звук выстрела не даёт Лизавету договорить. От неожиданности я вздрагиваю и инстинктивно слегка пригибаюсь. В воздухе пахнет порохом.

Я смотрю на Лизавета и вижу, что в его широкой спине появилась дырка, от которой по одежде расходится тёмное мокрое пятно. Прострелили сердце, мгновенная смерть. Мой желудок изрыгает наверх ком кислоты, но я сдерживаю тошнотворный позыв и сглатываю всё обратно. В висках, как удары очень быстрого и тяжёлого стального пресса, долбит пульс. Я смотрю на робота, который возвышается теперь уже над трупом Лизавета.

— Нееееет! — раздаётся полный кошмарной горечи голос Ясеня. — Папа!

Он пытается вскочить, но андроид, стерегущий его, жёстко ставит ему на спину свою тяжёлую стальную ногу и придавливает к земле.

— Суки! — продолжает кричать и вырываться Ясень. — Сволочи! Я вас всех порву нахер! Твари! За что?!

Он успокаивается, утыкается носом в землю и начинает тихо хныкать. Я же только-только прихожу в себя.

— Что за нахуй?! — В моём голосе смешались ярость и оторопь. — Нахрена ты это сделал?!

— Я зафиксировал попытку воспользоваться огнестрельным оружием, — невозмутимо отвечает гердянка, которая стерегла Лизавета. — Унагисты — опасные преступники. Нам предписано ликвидировать их при малейших признаках сопротивления.

— Да мы не унагисты! — кричит Ясень. — Мы не унагисты, слышь ты, гердянка сраная!

Чего?

Я присаживаюсь и ищу, где Лизавет заныкал свой пистолет. Это оказывается просто — я помню, как он совал его во внутренний карман куртки. Оружие липкое от крови. Лизавет при всём желании не смог бы им воспользоваться, поскольку руки ему сковали за спиной наручниками. И полицейские хреново его обыскали. Может, специально?

Тут что-то происходит. Что-то очень нехорошее.

Внутри распаляется жаркое желание как следует отбить металлические черепа всех этих сраных гердянок, да только я заведомо проиграю, потому что они все вооружены огнестрельным оружием. Эти ублюдки не хотели, чтобы Лизавет что-то мне рассказал. Судя по всему, что-то очень важное.

«Ты не знаешь, что в Златограде…» что? Неужели тайны города бессмертных настолько важны, что стоят человеческой жизни?

Гердянки утаскивают тело Лизавета в недавно подъехавшую медицинскую фургонетку, а я встаю и иду к Ясеню. Из его глаз текут слёзы, но лицо перекошено в гримасе чистейшего гнева, такого сильного, что кажется поднеси я руку, то обжёгся бы.

— Что ты там орал? Вы не унагисты?

— Нет. — Голос Ясеня срывается. — Мы все в клубе реконструкторов. А папа — наш капитан. Был нашим капитаном. Он прям свихнулся на разных террористических группировках. Мы наряжались и изображали из себя всяких… Аль-Каиду там, Народную Волю, корсаровцев. Теперь бате вздумалось поиграть в унагистов. А я говорил ему, что это хреновая идея.

Ясень начинает хныкать и снова утыкается носом в землю.

А я никак не могу переварить услышанное. Реконструкторы, играющие в разные террористические организации? До чего только не доходит человеческая фантазия.

— А от меня вам что надо?

— Батя говорил, вы, мол, с Деном Унаги в контрах. Все знают, что он самый опасный преступник в мире. А я говорю, тип, не надо играть в современных террористов. Роботы же нас могут реально за них принять. А батя просто подшутить над вами хотел. Говорит, давайте его отвезём к нам в логово, типа мы его захватили. А там просто про наш клуб расскажем и всё такое. Вдруг вы бы захотели присоединиться.

Не сходится. Всё не сходится.

— Твой отец стрелял по полицейским дронам. Не похоже на действия мирного человека.

— Я сам удивился. Мы пистолеты обычно не заряжали.

— А что он сказать пытался? Про то, что я ничего не знаю, и про Златоград что-то.

— Да это из новостей! — Ясень снова несколько секунд предаётся пустым хныканьям. — Был ролик новостной, там какого-то унагиста поймали, и он эту хрень молол.

По парню видно, что он в состоянии глубокого шока, а потому вряд ли смог бы так искренне врать. Но для простой игры Лизавет действовал слишком нагло, уверенно и рискованно. Похитить человека, угрожать ему, угнать фургонетку, стрелять в полицейских. Не похоже на обычный отыгрыш роли, разве что он слишком глубоко погрузился в образ. Мог ли Лизавет водить этих людей за нос, будучи в самом деле унагистом?

— Отпустите их, — говорю я роботам. — Они не преступники.

— Мы проводим их в участок для разбирательства. Если они и в самом деле ни в чём не повинны, их отпустят.

Я внутренне напрягаюсь. После случившегося с Лизаветом не хочется бросать ребят одних с гердянками. Мне теперь реально стрёмно, что их могут просто завалить втихую, а потом объявить, что ликвидировали очередную ячейку унагистов.

— Номер свой назови, — говорю я роботу.

— Пэ, эр, девять, три, ноль, семь, один, пять, — отвечает тот.

— Я тебя запомнил, гердянка. Если с этими чуваками случится что-то нехорошее, или они вдруг внезапно пропадут, я тебе устрою такие неприятности, что от одного звука моего имени у тебя шарниры ржаветь начнут.

— Позвольте уточнить. Вы угрожаете полицейскому?

— Я предупреждаю.

— Приму к сведению.

Я зло смотрю на робота напоследок, потом окидываю прощальным взглядом псевдо-унагистов, которых уже сажают в полицейскую фургонетку. Перед тем, как залезть внутрь, Ясень оборачивается, и я понятия не имею, что там у него в глазах. Он разбит и подавлен? Он будет мстить? У него затекли руки, и он хочет, чтобы сняли наручники? Хрен разберёшь. У глаз нет ртов, чтобы они могли поведать мне о чём-то важном.

Я ухожу, заворачиваю за угол, ныряю в безлюдный тоннель и попадаю в узкий переулок. Иду вдоль него и оказываюсь в жилом квартале нижнего уровня. На всех