Шрифт:
Закладка:
Проснулся Игорь под вечер, когда Бета смотрела «Песню года»: …сердце мое не камень, доносился из-за стены голос Толкуновой. От самодельной книжечки со стихами Мандельштама, лежавшей у изголовья, исходило тепло, делавшее присутствие Вики почти реальным. Трогательный розовый бантик, скреплявший напечатанные Викой буквы, скреплял, казалось, что-то большее.
Позвонил Вике – ее дома не было. На другой день она опять не брала трубку, вечером ее мать раздраженно сделала выговор: молодой человек, как только она появится, я обязательно передам, что вы звонили. Как вас зовут? Повесил трубку, с тоской вглядываясь в непроглядную неизвестность, в которой Вика сейчас пребывала. В голове беспрестанно крутились внедрившиеся в мозг строчки: Я изучил науку расставанья В простоволосых жалобах ночных. Жуют волы, и длится ожиданье – Последний час вигилий городских. Что такое вигилии, Игорь не знал – они были частью той же непроглядной неизвестности.
В понедельник дозвонился в ординаторскую. Мне нужно всего пять минут, сказал я. Только не сегодня, сказала Вика. Если хочешь что-то сказать, скажи по телефону. И невозможно было объяснить, что не слова нужны, а она, рядом. Спрашиваю: ты не хочешь меня видеть? В трубке набухает молчание. Добиваешься, чтобы я заплакала? Конечно, добиваюсь, думаю я и отвечаю: нет. Короткие гудки – будто капли в китайской пытке. Казалось, что, если увижу ее, все сразу придет в норму, что пройдут и саднящая изжога, и этот странный голод, от которого не хочется есть.
В два часа дня Игорь стоял у выхода из терапевтического корпуса. Ближе к трем скрипучая дверь стала открываться чаще, выпуская не только одиночек, но и целые группы людей, только что снявших халаты и весело стряхнувших недавние заботы. Со стороны парка подошел высокий молодой человек в длинном черном кожаном пальто с черными волосами до плеч и, посмотрев на часы, закружил около выхода.
Теперь нас было двое.
Иногда мы встречались глазами и расходились, вышагивая в противоположных направлениях.
А вдруг он тоже ждет ее? Чем дольше Игорь наблюдал за педерастом в длинном пальто, тем тот становился подозрительней. Муж? Променять медицину на забаву со словами – это не добавляло к нему уважения. Деньги? Но Викина нищета очевидна. Скорее всего, он был полным ничтожеством в постели. Что она в нем нашла, за что держится? Талант? Но кто и в каких единицах может его измерить? Да и есть ли смысл что-то писать вообще, если все великие книги давно написаны? Разве что соблазнять глупых девочек, мол, писатель и всякое такое…
Поток людей, покидавших службу, истощился. Педераст закуривал уже третью сигарету.
Если бы сегодня дежурила – сказала бы. Но она сказала «не могу». Значит, она свободна и только для меня «не может»? Игорь вошел в больничный холл. Старушка-гардеробщица не стала качать права и поставила на прилавок телефон: звоните. Игорь набрал номер. Старушка сочувствовала глазами и вздыхала. В трубке – запыхавшийся голос: вторая терапия! Мне бы Викторию Георгиевну. Она ушла, наверное. Ой, подождите, посмотрю в шкафу. Ой, тут только туфли, а сапог нет.
Игорь вышел на улицу. Кожаное пальто все еще кружило у входа. Не угостите? – спросил Игорь. Педераст выбил из пачки сигарету, протянул Игорю. Прикурив от его сигареты, Игорь спросил: вы ее муж? И посмотрел педерасту в глаза – снизу вверх – тот был существенно выше ростом. Да, муж. Она не придет, сказал Игорь. Педераст растерялся. Он нервно затянулся сигаретой и, выпустив дым, тронул Игоря за рукав: вы кто? Похоже, что уже никто.
Вика позвонила через неделю после новогодней ночи. Спросила: как ты? Все кончилось? – спросил Игорь. Уходишь в монастырь, как та, у Бунина? После почти минутной тишины в трубке услышал: у меня – нет. Я очень хочу тебя видеть, но просто… без этого. Не могу объяснить, но для меня это важно. Важно что? «Без этого»? Или видеть? И то и другое, сказала Вика. Можно я буду тебе звонить?
На другой день позвонила снова. Игорь уже стоял одетым – ехал в синагогу на Архипова, где ему было назначено на 16.00. Можно я с тобой? Договорились встретиться у «Сокола».
Москву завалило снегом, и резко потеплело. Пока по снежной каше Игорь дошел до метро, ноги вымокли. Вика приехала на трамвае. Когда она выходила, он подал ей руку. Ступила сапожком в снежную кашу и сразу оказалась в его объятьях. Я соскучилась, сказала она. Что-то удержало от поцелуя, хотя губы ее находились совсем близко и он чувствовал – были не против. Пока ехали в метро, на Игоря накатывали приступы ненависти, от которых начинало стучать в висках. Они тут же сменялись болью потери и жалкой – по причине своей ненужности – нежностью. Тогда он брал привыкшую к стиркам, утюгам, мытью посуды кисть ее руки, покрытую дельтой вен, переворачивал и умилялся детскости ладошки и какой-то простодушной наивности линий, в которых, правда, ни черта не смыслил.
Шли со стороны Солянки. Синагога – здание с портиком из четырех коринфских колонн – находилась на середине горки, где улица заворачивала вправо. В гору поднимались молча, рука Вики лежала в кармане моего пальто. Ответь только на один вопрос, вдруг сказал Игорь: почему? Так надо, сказала Вика, правда, надо! А мне надо? Не знаю.
Игорь оставил ее одну и отправился на встречу. Просидел под дверью больше часа – у раввина были посетители. Но Вика Игоря дождалась – стояла на другой стороне улицы. Терракотовое конусом пальто, слишком легкое для такой погоды, непокрытая голова. В сердце проникла жалость, как будто не она, а он ее оставил. В кафе на Богдана Хмельницкого, чтобы быстрее согреться, Вика сняла сапоги. Съели по два чебурека, выпили кофе. Разговор мучительно не клеился. На «Соколе» расстались – Вика сослалась на промокшие ноги и села в трамвай.
Раз в несколько дней она звонила: хожу, смотрю на телефон и думаю: может, позвонить? Предлагала: не хочешь пройтись? Я скучаю по нашим прогулкам. Нет, отвечал Игорь, сегодня занят. Он принял решение, выполнить которое было нелегко: Вику нужно было
