Уходя, Фунтик-Суета не обернулся.

Ну что, старик, отметим торжество гуманизма? – спросил Костя. Игорь пожал плечами. Породистые собаки, сказал он, словно извиняясь, годятся только для острых опытов.

В трамвае Костя спросил: не передумал валить?

Игорь устал от этого вопроса. Хотя бы раз его задавали все, с кем приходилось общаться. Все, кроме Вики. Иногда за этим вопросом скрывалось осуждение предателя; иногда зависть с антисемитским душком: мол, хорошо подгадал с мамой, не то что некоторые; иногда скрывалась обида: то ли на несправедливость устройства мира, то ли на себя самого – от невозможности решиться на поступок и самому выбрать будущее. Костя, как мне показалось тогда, к эмиграции друга относился ревниво, словно опасался почувствовать себя вторым сортом. Выходило так, что, если Игорю все же удастся выехать и добиться своих целей, все достижения Кости – кандидатская, однокомнатный кооператив, машина, фирменные джинсы, шесть соток на станции Партизанская – сразу как будто теряли в цене. Буркнул: слишком поздно, чтобы пятиться.

В пивном баре у Абельмановской заставы пахло мочой – напротив гардероба громко хлопали двери туалета. Игорь, в отличие от Кости, к пиву был равнодушен и с интересом наблюдал суетливое оживление, охватившее друга, – жизнь удалась! На столе таращилась десятками черных глаз красная гора креветок, хрустели пеной четыре кружки. Учитывая твой бедственный статус безработного, сегодня угощаю я, сказал Костя. Намекнул, подмигнув, на фатальную невозвратность долга: как-нибудь угостишь в Штатах! Креветок он лущил с огромной скоростью и звучно, с наслаждением высасывал остатки мяса из головогрудей членистоногих. Вот скажи, старик, чтобы ты подумал, ежели бы твоя баба скоммуниздила у тебя фирменный жиллетовский станок? Представь, ежели что, просыпаюсь утром, иду в ванную. Намылил морду – хопс! – бриться нечем. Боевая подруга свалила в шесть – у нее каторга с самого ранья. Объявляет во Внукове, типа: «Гражданин Несветов, – Костя подлил в голос гнусавости, – подойдите к стойке информации, вас ожидает полное фиаско». Сумки с ее вещами – тоже нет. Два дня дозваниваюсь по рабочему – все время куда-то вышла. А я, старик, ежели что, – Костя вытер салфеткой губы и отхлебнул пива, – здорово потратился – купил французские духи как бы к празднику… Знать бы, чью морду теперь скоблит мой «жиллет»! Сколько они стоят? – спросил Игорь. Черт его знает! Я взял у фарцы за полторы сотни. Внутренняя борьба была недолгой. Победило безумие: беру, сказал Игорь.

Костя поставил кружку на стол и скрестил на груди руки: выкладывай! С клейким ощущением предательства – то ли Вики, то ли себя самого, – Игорь пустился в рассказ о постигшей его беде. Костя требовал подробностей: закрывает глаза или смотрит в упор? Стонет громко? В рот берет? Иногда к Вике сразу после кульминации приходили беззвучные слезы. Что эти слезы означали – Игорь не знал. Рассказать о них сейчас было бы окончательным падением. На лобовые вопросы не отвечал – отводил взгляд, делал глоток из кружки и вслух пытался для себя самого определить какое-то главное качество Вики, превратившее его в слугу ее Величества, а если быть совсем точным – в раба. Напрасно – слова пролетали мимо смыслов и уходили в «молоко». Может, все дело в ее загадочных слезах? Засада! – Костя понимающе рассмеялся. Вот вроде у всех вдоль, а не поперек, а эта почему-то кажется особенной. Старик! Бабы как трамвай. Подождешь – подойдет следующий. Ты же с собой ее не возьмешь? Чужой спиногрыз тебе нужен? Вот и забей! Решил ехать? Ну и ехай! Жаль, ты непьющий – иначе бы понял. Грубо говоря, не ходишь туда, где наливают. Заводишь новую бабу, ежели что, имеешь во все дыры и никогда не представляешь эту… как ее зовут? Вика, подсказал Игорь. Ну да, верно, Вику, сказал Костя. Подумай, ежели что, насколько духи рентабельны. Разберусь, сказал Игорь. Ладно, сказал Костя. В понедельник в час дня подойдешь к «Курчатнику». Ждешь у «бороды» – я тебе вынесу.

К Новому году Бета как «отличник здравоохранения» получила в своем диспансере продовольственный заказ с икрой и сервелатом. Стол накрыла у себя в комнате – она уже несколько дней предвкушала выступления Аллочки и Сонечки в «Голубом огоньке». У окна мигала разноцветными огоньками невысокая елка. Звезда на ее вершине напоминала морскую – острые лучи на концах плотоядно изгибались.

Из духовки по всей квартире расточался запах запекаемой курицы. В тарелках на разные лады поблескивали влажная ветчина, пласты малосольной рыбы, сервелат в веснушках жира, красная икра, разложенная в половинки крутых яиц. Не заигрывал с люстрой только матовый салат оливье с воткнутой в него ложкой. Бета спросила, сколько столовых приборов понадобится. Три, неуверенно сказал Игорь и тотчас малодушно сбежал от протяжного сочувственного взгляда.

Диктор бесконечно долго зачитывал поздравление от имени ЦК – казалось, год никогда не закончится. Наконец, под бой курантов чокнулись шампанским. Я тебе, Игоряша, сказала Бета, желаю только одного – пусть этот Новый год вместе со мной будет у тебя последним. Ты сильный, я знаю, вот только страшно, что – навсегда. Я обнял Бету, прижал к себе. Как-то на зимних каникулах мы с мамой навещали отца в Мирном. Разбудила меня тишина, внезапно заложившая уши, – поезд Москва – Архангельск лязгнул буферами, дернулся и окончательно встал. С верхней полки через обледеневшее по закраинам окно я увидел фонарь – он освещал железную стену пакгауза, штабель шпал и занесенный снегом остов мотодрезины. А дальше – в кромешной темноте – ни огонька хоть какой-нибудь жизни. В тамбуре загремел откинутый проводницей фартук. Стало слышно, как в часах «Ракета», подаренных отцом, спешит секундная стрелка. Спустя минуту по составу пробежала судорога, фонарь двинулся в темноту, за ним проследовала неподвижная черная фигурка человека на снегу, схваченная за ноги чугунной тенью. А за меня не переживай, – Бета ладошкой похлопала Игоря по спине, – я справлюсь.

Отыграл оркестр под управлением Светланова. Когда камера кружила вокруг Гурченко, Игорь отправился на кухню к телефону – поздравить Гулю и Гошу. Если честно, не утерпела – отдала, затрещала в трубке Гуля. Не стала морочить Гошку Дедом Морозом, так и сказала – ты уже взрослый, это подарок отца. Наверное, сынок, последний в твоей жизни. За радиоуправляемым гоночным автомобилем Игорь отстоял в «Детском мире» в потной, расхристанной от жары очереди два часа, и ему повезло – на его долю перепало. Игорь попросил позвать Гошку, но Гуля сказала, что это будет возможно, когда в игрушке сядет батарейка.

По потухшим глазам Райкина и его задыхающейся речи Бета определила сердечную недостаточность. Концерт никуда не годился