Шрифт:
Закладка:
Потом выяснилось – от сердечного приступа. Не выдержало сердце матери страданий сына. По словам медиков, ее можно было спасти, если бы срочно вызвали скорую. Но телефона в доме не было, а выйти на улицу Женя не посмел. А может, спал или был уже не в себе и ничего не понимал.
Он сидел у изголовья матери, уперев локти в колени, и не отрывал взгляда от ее лица. Он не обернулся и даже не пошевелился, когда чужие люди ворвались в дом. Позже подоспела скорая. Евгений покорно подставлял руки, засовывая их в рукава пальто. При этом он не выпускал из рук какой-то пакет. Похоже, сбережения матери на черный день. Он точно наступил. Ему застегнули пуговицы, надели ботинки, шапку и увезли в больницу.
Бедную Зинаиду Алексеевну похоронили. Женю вроде бы подлечили. Он заметно поправился, посвежел. Сухаревы навещали его, и постепенно он перестал их бояться. Иногда они забирали его из больницы, мыли в бане, старались накормить его чем-нибудь вкусненьким, играли в шахматы.
Играть он стал слабее, утратил присущую ему невероятную цепкость в защите. Он уже не мог или не хотел сосредоточиться на игре, допускал грубые просмотры. Да и вообще потерял интерес к шахматам. Да и не только к ним. Абсолютно ко всему…
Все норовил прилечь. Лежа на диване, смотрел телевизор, читал книгу, разговаривал с ними и постоянно задремывал. Наверное, оттого, что его без конца пичкали какими-то таблетками и ставили системы.
Перелом наступил, когда в больнице появилась молоденькая симпатичная учительница начальных классов Настя, Анастасия Николаевна Семечкина. Вот как описал это событие со слов своего приятеля Гриша:
«Она, дядь Валер, пришла навестить заболевшую подружку. Ну, идет по коридору вся из себя: прикид, макияж, распущенные по плечам волосы, духи, каблучки цок-цок, цок-цок!
А тут Женек из туалета выруливает. Длиннющий, худющий, как глист. В полосатой больничной робе. Волосы всклочены, морда небритая и опухшая от беспробудного сна, зубы желтые. Овощ овощем!
А Настенька (ее Анастасия Николаевна только первоклассники величают, остальные: Настя, Настенька, Настена) глазищи уставила на него, ресницами хлоп-хлоп! Где у вас, молодой человек, спрашивает, палата номер двенадцать? Какая палата? Он, дядь Валер, имя свое позабыл и фамилию. Все: паралич, кома. Стоит глазенками моргает».
После этой встречи Чернов вдруг очнулся от спячки, ожил, стал следить за собой, прихорашиваться, улыбаться и даже стал передавать через Гришу записки Настеньке Семечкиной. И она не осталась к нему равнодушной, зачастила в больницу – уже на свидания.
После появления в его жизни Насти Евгений резко пошел на поправку, и вдруг… этот побег. Как снег на голову. Врачи затруднялись ответить, в чем тут дело, и связывали неожиданный нервный срыв и последующий побег с обычным весенним рецидивом обострения болезни. А тут вырисовывается какой-то детектив.
Вениамин Тихонович умолк.
– И это все? – хором изумились мы с Зуевым и, посмотрев друг на друга, рассмеялись. Я был разочарован и даже не пытался скрыть своего разочарования. Ни малейшего намека на разгадку причин ажиотажа вокруг Чернова, никаких тайн, никаких открытий. Серая обыденность. Ну, почти обыденность. Сходные чувства обуревали и тезку.
Вениамин Тихонович робко посмотрел на нас, как будто это он был виноват в том, что его сосед оказался ничем не привлекательным для бандитов человеком. Но я чувствовал нутром, что были и приключения, и тайны, и открытия. Не могли не быть! Интуиция уже не подсказывала, а буквально кричала мне об этом.
– Давайте попьем чайку! – переменил я тему, чтобы как-то собраться с мыслями. – Гриша, тащи ведро! Боже, какой аромат!
Серебро и золото эпохи Акинфия Демидова
Мы пили чай, нахваливая Вениамина Тихоновича и требуя раскрыть секрет приготовления божественного напитка. Позже вернулись к своим баранам.
– Не может быть, что это все! – заявил я после третьей чашки. – Вы чего-то недоговариваете или что-то упустили. В противном случае и «оборотни», и Мясник, и даже Храмцов такие же душевнобольные люди, как и ваш Чернов. А в это я никогда не поверю. Должны, должны быть какие-то зацепки!
Вениамин Тихонович растерянно молчал.
– Давайте начнем с избиения Жени хулиганами, – предложил я, отодвигая чашку подальше, чтобы не лопнуть. – На мой взгляд, это перспективная тема. Когда это случилось?
Вениамин Тихонович и Гриша переглянулись.
– Осенью! – немного подумав, не вполне уверенно отозвался Вениамин Тихонович. – А точнее, э… так, так! Домой он приехал в начале сентября. Занятия в школе только начались…
– Ну ни фига себе, дядь Валер, – хлопнув себя по лбу, даже подпрыгнул на своем стуле Гриша. – И приехал Женек домой не из Барнаула, а отсюда, из Тихоновки! Вечером уже… Загоревший, небритый, грязный, как черт. С рюкзаком и миноискателем. И такой из себя весь таинственный и важный – ужас! Про поездку ничего не рассказал, только нахваливал Демидовых. Говорил, что за царя Петра, Никиту Демидова с его сыном Акинфием он с радостью отдал бы тысячу Ельциных, Гайдаров и Чубайсов.
Тетя Зина обрадовалась – теперь сынок и картошку выкопает, и дрова поколет, и уголь в сарай сносит. Ага, разбежался! Утром Женек слинял в Барнаул на рейсовом автобусе. Сказал, что картошку выкопает через неделю.
– Да, да, – поддакнул отец. – А через неделю и совсем пропал… А что?
Я замер. В моей голове молнией сверкнула неясная догадка.
– А теперь помолчите! – скомандовал я, закрыв глаза, восстанавливая в памяти события чуть не годовой давности и бормоча себе под нос. – Так, так, так… Любопытно… О-очень! Это смутно мне напоминает индо-пакистанский инцидент. Дальше! Т-твою мать!
Наконец-то мы добрались и до тайн, и до приключений, и до открытий. Самое время! Все, абсолютно все сходилось: и время, и место, и приметы приколиста. Так вот почему Гришин приятель на фото показался мне поразительно знакомым.
– Ну а теперь слушайте! – с некоторым уже торжеством в голосе потребовал я, мечтательно ухмыльнувшись, открывая глаза и воздев их к небу. – В конце сентября прошлого года вечером в теленовостях
