И именно в те минуты мне показалось, будто я впервые заметил, какие искорки пляшут в ее светло-карих глазах, как обаятельно она поправляет волосы во время разговора, какие у нее нежные миниатюрные ручки, маленькие ножки и по-особому обаятельная аура. «Ей в этом году исполняется восемнадцать», – подумал я, не переставая по-доброму улыбаться Мирай.

В какую-то секунду она это уловила и, залившись краской, спросила меня:

– Чего это ты?..

– А что, что-то не так? Прости, просто вспомнилось кое-что прекрасное из прошлого.

– Хе-хе, понятно…

И она продолжила отщипывать пиццу кусочек за кусочком, не зацепившись за эту деталь. Я посчитал это странным, но во внимание не взял.

* * *

К семи тридцати мы оказались в том самом парке, который уже в представлении точно не нуждается. Мы снова непринужденно беседовали, я отвечал на вопросы Мирай. Вопрос за вопросом – а в голове уже заготовленные ответы, будто отвечаю во второй раз. В сущности, так оно и было. Но в любом случае общаться с этой девицей мне было в радость.

И настолько мы заболтались, что даже не заметили, что в парке – ни души. А когда заметили – оба замолчали, как по команде. Мы не могли расплести языки несколько минут. Таинственная вечерняя тишь природы неслышно обступала нас со всех сторон. Призрачный полумрак осел на земле. Влажное морозное дыхание зимы нежно обволакивало меня и Мирай. Загадочная прелесть сумерек нежданным подарком принесла успокоение нашим взбаламученным душам. Это место, как ни крути, во всех мирах и различных их вариациях, где бы мы с Мирай ни были, привносило в нас некое теплое осознание привязанности к нему. Мы любили эту землю. Любили этот парк, закаты и прохладу в воздухе. Любили чуть ли не так же, как родителей или домашних зверей. И любовь эта усиливалась, когда мы были вместе. Я это чувствовал, знал, что и Мирай ощущает нечто подобное, хоть и, возможно, не отдает себе отчета в том, что это за неизъяснимая сила такая, заставляющая трепетать ее сердце.

– Почему-то есть такое ностальгическое чувство, будто я здесь была уже много-много раз, – сказала вдруг Мирай, заполнив тишину. – Но я даже не могу вспомнить, когда здесь бывала прежде. Странно, да?

Я поглядел в ее слегка напуганные глаза и задумался над этими словами. Не мог не улыбнуться, ведь это причудливое «ностальгическое чувство» Мирай определенно возвещало о том, что всё идет так, как должно идти. Снова стало приятно на душе.

– Странно, конечно, но, видимо, так и должно быть, – проговорил я в ответ.

– В каком это смысле «так и должно быть»?

– Быть может, это судьба? И теория о фатализме тогда явственная явь. Не находишь ли ты это единственным ответом на свой вопрос?

– Я нахожу это сложным и по-глупому романтичным, – ответила она, насупившись. – Хватит говорить так, словно ты герой мелодрамы.

– Ха-ха. Как скажешь, родная, – сказал я без задней мысли и пригласил Мирай прогуляться до последней точки нашего маршрута, до моста.

– Я тебе еще не «родная»! – возразила та с наигранной злобой. – Куда ты спешишь? А к мосту – давай. Давненько там не была, кстати…

– Я не спешу никуда, просто само вырвалось, прости.

Скорчив досадливую гримасу, я быстро зашагал с Мирай к выходу из парка.

Мост, на котором мы неоднократно провожали закат, был залит бледным светом нескольких фонарных столбов. Конечно, он, как и парк, никак не изменился – всё такой же широкий и длинный. Но несмотря на его вместимость, к десяти минутам девятого людей на нем можно было встретить немного. Вообще, для меня он славился тем, что если вдруг захочется встретить восходящее или проводить заходящее солнце, то можно спокойно прийти сюда и смотреть: с одной стороны – восход, с другой – закат. Мы с Мирай обычно стояли с той самой, «другой» стороны.

– После заката тут довольно скучно, – прощебетала Мирай, зевнув.

– Скучно? – не понял я. – С чего это? А как же романтика ночи?

– Честно, сейчас как-то по фигу. Я спать хочу, Рэй…

– Серьезно? Но ведь еще девяти даже нет.

– День в целом был утомителен. А эта прогулка добила меня. Я всё понимаю, ты тот еще романтик, но, боюсь, придется разойтись по домам.

– Эх, а ведь мы толком тут и не постояли… – Я шустро охватил взором весь мост, вдоль и поперек.

– Ты меня вообще слышишь? Пошли домой!

– Хорошо, пошли.

Мы неспешно побрели обратно. У клюющей носом Мирай ноги двигались не так активно, как у бодрой.

– И не злись ты так, – сказал я.

– Я немного агрессивная, когда сонная. Прости.

– Хех, понимаю.

– Рэй, а я так и не спросила тебя, где ты учишься?

Этим вопросом Мирай оглушила меня. «Что мне ответить? Правду или солгать? А к чему ложь?» Просто мне было страшно: а вдруг ей не понравится то, что меня выгнали из института?

Слишком мало времени было уделено на раздумья, поэтому с ответом пришлось поспешить:

– В этой реальности меня исключили из института, – промолвил я без зазрения совести.

– Да? – чуть оживилась Мирай. – Ну ты и балда, Рэй!

Она жестами повторила это слово, параллельно еще раз проговорив, вспоминая сцену из своего любимого фильма: «Бал-да»[23].

– Балда – это Рэй, которого ныне не существует, деточка. – Тембр моего голоса принял вульгарный тон. – Я же могу тебя заверить, что почти не пропускал занятий и выполнял все задания в своем прошлом мире. Поэтому кто из нас тут балда, если ты не приняла во внимание мои слова «в этой реальности»?

– Иногда ты бываешь таким занудой. – Мирай снова зевнула, отвернув голову.

– А? Извини уж. Бывает такое. Иногда и вправду становится душно от моих речей, признаю.

– Именно поэтому ты и балда! Начни принимать во внимание мои шутки.

– Как скажете, мисс Прайс. Только объясните, что из сказанного вами выше – шутка, хе.

– Слова о том, что ты балда. Конечно, я знаю, что не ты конкретно такой, но я просто хотела подшутить самую малость.

– Ну ты и балда, Мирай! – сказал я и рассмеялся. – Теперь ты знаешь, что со мной такие «шутки» вряд ли пройдут.

Она понимающе закивала, не издав ни звука. Через пять минут мы дошли до ее дома. Я по-дружески откланялся и не спеша потопал к себе. Организм мой захлестнул поток эндорфинов. Все мысли мои были только о Мирай и ни о чем больше. Так душа, недавно брошенная в бездну отчаяния, вмиг воспарила на высоту блаженства. Я был почти что счастлив.

Пришел в квартиру, родители предложили поужинать, но я отказался. Пошел к себе в комнату, заперся там и поторопился лечь спать. «Будет ли это моей ошибкой, не знаю, – думал я, улегшись в постели, – но только так я смогу убедиться в том, что завтра Мирай никуда не исчезнет. Вдруг всё это обернется сном? Нет, тогда это будет кошмар. Нет! Это всё взаправду. Мирай реальна, она не исчезнет. Я могу быть в этом уверен. Завтра снова встречусь с ней и продолжу