– Ладно-ладно, Окарин, – смирился я. – Уже захожу.

– Что еще за Окарин? Меня зовут Неистовый Феникс, не забывай, Зеро!

– Да кто такой этот ваш Зеро?

– Это ты, балда.

– Кто придумал мне эту дурацкую кличку? Только один британский революционер имеет право носить ее.

– Ты и придумал, умник. Забыл, что ли, как хвастался, какой смысл заложил в этот ник? Дескать, твое имя в японской вариации означает «ноль» или «ничто» и твой скил спокойно может конкурировать со скилом Пустых из «Нет игры – нет жизни».

Я чуть не лопнул от смеха.

– Я… я серьезно так говорил? – решил уточнить я на всякий случай.

– Да. Прямо так и сказал.

– Ха-ха-ха! – все-таки я не сдержался. – Вот дурак, ха-ха-ха…

– Хорош ржать, заходи уже в игру. И присоединись к общему голосовому чату, окей?

– А-а-га… – скучно протянул я.

– Я отключаюсь, давай. – И Неистовый Феникс закончил вызов.

«Я уже несколько лет не притрагивался к играм, тем более онлайн. Что я там сделаю? На кону двадцать пять тысяч долларов. Нельзя же ведь предавать команду?.. Но я их знать не знаю. Пускай здешний я и был знаком с каждым, я настоящий не желаю с ними знакомиться. И играть тоже не хочу. Да и не умею».

Я выключил компьютер, не сказав никому ни слова. А затем плюхнулся на кровать и уставился в потолок пустым взглядом.

«И как я умудрился познакомиться с этими чудиками? – задал я себе риторический вопрос и поглядел на время. Тринадцать двадцать одна. Еще полтора часа до встречи с Мирай. – Может, прогуляться? До института и до ее школы. Неплохая идея. Всё равно делать нечего».

На том и порешил. Надев черное пальто, обвив шею серым полосатым шарфом и к черту послав шапку, я отправился сначала к своему институту на ближайшем автобусе.

В громоздкой и безвкусной пародии на Гарвард я сразу узнал свой институт. Он ни капельки не изменился. Еще бы. С чего бы ему меняться?

Я шагнул за ворота, что отделяли ореол, бесспорно, величественных знаний от простой уличной атмосферы. Правда, отличий я особо не заметил. Просто ректор этого куска старомодного дерьма так возвышает его значение, что становится тошно при одном только упоминании о нем. «Один из лучших институтов штата», – пытаются вбить каждому, кто сюда поступает. Я не был исключением, но видел истинный облик, чувствовал каждой клеткой своего тела нечто неладное. Однако отец настоял на поступлении именно сюда. Впрочем, против я тоже не был. Диплом «лучшего института штата» остается таковым вне зависимости от моих ощущений. Даже учитывая, что большинство преподавателей были теми еще козлами… Ходили слухи о некоторых кадрах, которые берут взятки у студентов и даже угрожают за долги, – настолько жуткая атмосфера здесь стояла. Правда, за несколько лет обучения меня не особо это касалось, ибо я хорошо учился, невзирая на свое в целом подавленное состояние. Друзей не было, и один из особо мудацких профессоров донимал меня больше, чем кого бы то ни было еще. Профессор Нэйт Ратрин – звездочка этого института. Преподавал философию, был на хорошем счету у всего персонала, любим многими студентами – а мной ненавистен. Он не просто топил меня, но и будто бы подговаривал других поступать так же. В какой-то момент обучения успеваемость понизилась по большей части предметов, хотя на то не было никаких причин. Конечно, у меня была мысль, что такими темпами я могу вылететь, но… здесь это случилось намного раньше. И что-то мне подсказывало, что виноват тут вовсе не Ратрин.

Снега на площади не было от слова «совсем» (кроме разве что на ветках деревьев). Это очередной бестолковый указ ректора. Захотелось ему, видите ли, чтобы площадь перед институтом всегда была чистой и неизменной, – пожалуйста. И сколько денег из бюджета он на это тратит? Зачем? Не ясно. Тень от голых деревьев легко нависала над старой, уже обшарпанной плиткой, придавая всему пейзажу мрачный вид. Хотя с этой развалюхой, именуемой учебным заведением, пейзаж всегда мрачен и тосклив. И даже синейшее безоблачное небо не могло это исправить.

Я так загляделся на небо, что не заметил профессора Ратрина, идущего навстречу. Высокий щуплый мужчина сорока лет был одет в черную куртку (судя по довольно дешевому виду – купленную на рынке). Его темно-русые волосы сверху прикрывала забавная шапка, которая особенно потешно смотрелась на голове его формы. С этим атрибутом его лицу не хватало только какого-нибудь туманного взгляда, обыкновенно присущего гражданам, так сказать, подшофе. Тем не менее в зеленых его глазах при встрече блистала какая-то злая насмешка.

– Гляжу, Хэмфри, ты все-таки явился, – обратился профессор ядовито. – Да вот только уже поздно. Тебе даже на почту пришлось отправлять письмо об исключении. Угрозы не действовали, так что были приняты радикальные меры. Уж извини, ты сам во всём виноват. Поздновато спохвати…

– Заткнитесь, – грубо отрезал я.

– Что?! Хэмфри, ты знаешь, с кем разговариваешь? Поглумиться сюда пришел?

Чуть подумав, я ответил, кивнув и ухмыльнувшись:

– Да.

«Раз уж в этой реальности меня исключили, почему бы и нет? Я давно грезил послать его».

– Лучше тебе уйти, иначе я позову охрану.

– Что вы вообще тут делаете посреди учебного дня?

Лицо Ратрина стремительно краснело, в то время как я оставался невозмутимым и даже находил в себе наглость игнорировать его угрозы и продолжать надменно улыбаться.

– У меня окно. Что, не догадался об этом? Неудивительно, что тебя, повесу эдакого, вышвырнули отсюда.

– Успокойтесь, профессор. Идите лучше по своим делам, я всё равно тут ненадолго. Просто прогуливаюсь.

– Прогуляться он решил. На улице мороз, Хэмфри. Почему ты без шапки?

– Вас это как-то колеблет? Что, если я просто захотел один день прогуляться без нее? Не додумались ли вы до этого? Неудивительно тогда, что до сих пор гниете в этом псевдогениальном институте, получая мизерную зарплату и жалуясь на студентов-бездарей.

Вертикальная морщина рассекла переносицу профессора, лицо его окончательно стало напоминать большой помидор, и он двинулся в мою сторону, предвещая драку.

– Это же совсем непрофессионально! – возопил я, прежде чем тот подступился вплотную.

Он остановился.

– Как дела у твоего отца? – внезапно спросил он, хмыкнув.

– Вы знакомы с моим отцом?

– Да… Было время. Пока он не решил полезть в мои дела.

Тут я вспомнил ту самую статью, о которой рассказывал отец давным-давно. Его хороший друг, который был пойман за взяточничество и покупку места в рабочем составе. «Так это был ты…»

– Папа поживает очень хорошо. Его дела только в гору идут.

– В гору, значит… Хех. Ты, наверное, не знал, но из-за твоего папани меня выгнали из института. Да, из этого же. Я вкусил дно жизни, по самые десна. Пять лет понадобилось, чтобы разобраться с долгами и вернуться.

– Неужели это было незаслуженно?

– Не твое дело, как это было. Дезмонд – предатель. Получил сенсацию и, видать, «лестницу в небо». Даже если я «плохой», то он ничем не лучше. Даже хуже. Теперь-то понимаю, что сынок-дебил – это наказание ему